Мой день всегда начинается с одного и того же — звонка старого будильника. Он звенит громко, противно и от этого дребезжащего звука разрывается голова и я не могу спать. Звонок давно испортился. Если бы у меня были соседи, то они бы наверняка явились с ножом разбираться. Такое уже было и мне удалось их успокоить, дав дозу наркотиков. Сам я их не принимаю, но всегда держу дозу, чтобы отвязаться от надоедливых людей. Наркоманы здесь — часть общества и без них не бывает ничего. Главный источник денег.
Соседей убили несколько дней назад и я был вынужден вытаскивать зловонные трупы из квартиры, чтобы я мог жить здесь дальше, никуда не переезжая. Найти нормальный дом практически невозможно. Его надо захватывать силой — никто тебе ничего не продаст.
Встаю, умываюсь у покрытой трещинами раковины и смотрюсь в такое же зеркало на стене. Вижу бледное лицо и карие глаза в обрамлении каштановых прядей. Я не вписываюсь в общий облик города.
В городе меня уже мало что удивляет — все всегда одно и то же. На окраинах города, где находится негласная «смертельная зона», всегда что-то взрывается, рушится и кто-то кричит. Там больше всего убийств за день, даже не за месяц. Это главное обиталище мафии, преступников и разнообразных неформалов города D. Там же находится множество борделей, куда отвозят школьниц, отправившихся на прогулку. Иногда они сбегают туда сами, протестуя против уставов своих родителей, которые стараются помочь им не упасть на самое дно и выбраться из D. Это заветная мечта жителей города. Я тоже очень хочу выбраться из него.
Выхожу на улицу. У мусорного бака сидит бродяга, который просит деньги уже не на еду, а на дозу — она сейчас ему важнее. Вижу вспухшие вены на тонких руках, грязная кожа покрыта ссадинами и нарывами, а глаза — живые, но безумные. Черные, как смоль. Он выглядит как старик, который еще не успел поседеть, но ему всего лишь двадцать лет. Я вижу его здесь примерно вторую неделю. Ему нельзя давать деньги — он будет ходить за тобой по пятам и просить еще. Он может рассказать своим коллегам по «бизнесу» о человеке, который ему дал деньги. Меня зовут Джейк. Один из десятков Джейков в D.
Облака всегда оранжевые из-за выхлопов станций, расположенных за чертой города. Они окружают Ди плотной стеной и от этого невозможно дышать — воздух пропитан химикатами. В самом центре города, под стеклянным куполом, который был единственной нашей надеждой на чистый воздух, находится большой парк. Охрана, которая стоит у ворот парка — единственная, которая есть в городе. Жители дежурят у ворот по очереди, получая право на прогулку по парку со своими детьми, если они еще не оказались в «зоне» и не были убиты.
Люди вымирали. Они объединялись в своеобразные колонии, вроде Ди. Всего их двадцать шесть и ходит слух, что колония A — рай на земле, который не так-то просто найти. Многие срывались с насиженного места в поисках А, а если и возвращались, разочарованные поисками, обнаруживали, что их дома уже заняты другими людьми — за твоей собственностью никто следить не будет.
Сажусь на скамью под крышей остановки и жду нужный автобус, который сможет доставить меня к месту назначения — большому и старому зданию, которое является своеобразным центром населения. В это место никогда не суется мафия, хотя раньше пыталась. Остановка вся изрисована граффити — когда-то стены были прозрачными, но теперь они плотным слоем покрыты краской, из-за которой даже не проступает свет. Под крышей клубится тьма — черный туман, который пахнет чем-то гнилым, как протухшее мясо. Под скамьей лежит женская сумочка, забрызганная кровью и я понимаю, чем пахнет эта тьма. По столбам, поддерживающим крышу остановки, стекает кровь.
Музыка в наушниках играет просто оглушительно и это помогает мне забыться. Музыкантов давно нет, поэтому музыку мы слушаем старую, написанную еще десятки лет назад. Я сомневаюсь, что хоть кто-то в наше время может написать песню. Именно песню, чья мелодия и слова проникают глубоко в душу и остаются в ней, а не просто текст, прочитанный под музыку. Петь не умеют даже девушки — голос большинства прокуренный. Курить и пить сейчас модно и всех, кто этого не делает, самые «модные» презирают. Меня в том числе.
Автобус приходит не сразу. Я захожу в него и сажусь на первое попавшееся место, которое не занято или не испачкано. Таких немного. Водитель не берет плату за проезд — он давно мертв. За рулем сидит мужчина с простреленной головой. Ядовитые испарения с заводов настолько отравили воздух, что люди буквально «законсервированы» - когда их сердце останавливается, они все еще выполняют то же действие, что и при жизни — таких зомби-рабочих ценят. Но есть и обратная сторона — они могут напасть на того, кто ими управляет.
Автобус трясет на неровной дороге — ее давно никто не ремонтировал. Старушка, которая сидит на заднем сиденье, с хрипом падает, когда ударяется головой о заднее стекло. Никто не смотрит — нет шансов помочь и это никого не волнует. Жители Ди слишком эгоистичны, мелочны и злопамятны — мало кому удается сохранить свой характер и не превратиться в эгоистичную сволочь.
У Дома меня ждет Стейси — таких девушек называют куколками и свистят вслед, предлагая жаркую ночь. Ни для кого не секрет, что Стейси — кукла. Ее бывший муж — ученый — споил девушку и положил на операционный стол, решив провести на ней один из своих экспериментов. Его жене было всего лишь шестнадцать лет и она сирота — родителей похитили и убили в «зоне», выслав посылку с расчлененными телами. Всем было плевать на возраст — совершеннолетним становишься тогда, когда теряешь девственность. Стейси машет металлической рукой в небольших вмятинах, напоминающих чьи-то пальцы. Она старается одеваться как можно более скромно и закрыто, чтобы на нее не обращали внимания.
- Привет, Джейк, - радуется она, когда я улыбаюсь и машу ей рукой в ответ. Мы с ней лучшие друзья и стараемся более-менее помогать друг другу. Черные волосы Стейси развеваются на ветру, а закрытый черный костюм мотоциклиста слабо поблескивает на солнце.
- Привет, - отвечаю я, а Стейси тянет меня в здание Дома. Она делает так только тогда, когда в здании есть важная работа.
Практически бегом забегаем на крыльцо, открываем тяжелые проржавевшие двери. Раньше здесь был политический центр — Белый Дом, но сейчас просто лаборатория, где занимаются изучением существующих химикатов и созданием новых.
Тут никто не заботится о безопасности других — в большом резервуаре, наполненном грязной зеленой жидкостью, просвечивается человеческий силуэт. Воздухом неприятно даже дышать — он буквально удушает, а под потолком клубятся зеленые пары. Их главный источник — большой металлический контейнер, в который просто слита эта смесь. Она стекает по краю — налили неровно. Много.
- Говорят, что изобрели что-то новое! - кричит Стейси, стараясь перекричать шум работающих машин.
Я просто следую за ней, едва не запинаясь о шнуры и кабели на полу. Их никогда никто не убирает. Всем плевать.
Никто не изобрел ничего нового — просто в сосуд с экспериментальным ядом кто-то уронил ручку. Я иду в парк развлечений — посмотреть на детей, которым еще может быть весело. На настоящих детей, а не на инфантильных дурочек. Такими быть не принято — по крайней мере в женском слое общества. Они не приносят пользы никакой, кроме как проституток из борделя.
Парк еще работает. Он старый и ржавый, краска с аттракционов давно облетела, рисунки на стенах зданий стерлись, а качели — черно-рыжие. Дети пачкают руки ржавчиной, но им это не мешает — они счастливы. Счастливы быть детьми, не чувствовать всей тяжести Ди. Еще рано для этого.
Из кабинки на колесе обозрения кто-то выпадает. Обеспокоенные родители кидаются к телу, боясь увидеть свое чадо. Но они видят тело и уходят на свои посты, следить за детьми. Тот ребенок давно сгнил, его кожа отпадает вместе с кусками мяса, а в глазницах копошатся белые черви. На него кого-то стошнило. Это девочка. Ее платье грязное и пыльное, забрызганное кровью и о подол явно вытерли руки. Давно — кровь темная и засохшая. Я не удивлен, если ее труп кто-то изнасиловал — в Ди много извращенцев. Девушек мало — все в «зоне». Никто не побрезгует даже старушкой или девочкой пяти лет.
Я не люблю Ди. Его не называют адом на земле, ведь есть города, где живут намного хуже, чем мы, Двадцать шесть городов на всей Земле, в каждом не больше миллиона человек — это все, что осталось от бывшей и некогда великой цивилизации. Все, что осталось живым во Вселенной. Животный мир практически вымер, а небольшие парки есть в большинстве городов. За их пределами — голая пустыня, выжженная оранжевым солнцем, где вечно дуют горячие ветра и свирепствуют песчаные бури.
Мы больше не живем — мы выживаем, в этом наше предназначение. На календаре 2068 год. Ноябрь. Нам осталось совсем немного — мы уже слишком отравлены. Не только химикатами, но и просто тьмой и равнодушием, живущими в наших сердцах.
