- Достаточно! – прервал Духовник. – Ты неправильно понял слова Господа «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мною».  Здесь ведь, прежде всего, сказано: «отвергнись себя» - «sich selben lazen». Следовательно, сперва требуется «gelazenheit», то есть «отвержение», «отрешённость» или «невозмутимость». Тебе следует знать, что Истина, которую ты ищешь, достигается только невозмутимостью, которая ведёт к отрешению от всего тварного.

- Но разве это не аскетический путь? – с удивлением переспросил молодой монах.

- Нет. Потому что твоя аскетика является напряжением собственной воли ради собственной цели. А требуется отрешиться от всего собственного, чтобы освободить в себе действие Божественной воли и Божественного ума, которые живут в нас изначально.

На лице аскета появилось выражение обиженного ребёнка.

- Слушай хорошенько и постарайся понять меня! – терпеливо произнёс Духовник. – В основе души хранится некая искра - частица несотворённой сущности, которая тождественна Богу и способна привести нас в блаженное единение с Ним.
- Что это за «искра»?

- Это ничто. Ибо и Бог есть Ничто, говорил достойный Дионисий.  И то же самое имел в виду блаженный Августин,  говоря: «Бог есть всё».

- Я не понимаю, отец, - сморщился брат Амандус, словно готовясь заплакать. – Всё и ничто это одно и тоже?

- Конечно! Ведь сказано, что Бог сотворил мир из ничего.  Значит, прежде бытия мира всё находилось в небытии, в чистом ничто Божественной сущности. Оттуда, из безосновной первоосновы произошёл первоначальный исток. И до сих пор всё множество сотворённого причастно единству своего Творца. Даже душа человека причастна, хотя она ради греховного излишества вышла из вечного истока и утратила богоподобие. Но она может вернуться к своему первообразу. Для этого ей надо преодолеть все тварные образы и приобщиться к Божественному Единству.

- Каким же способом этого можно достигнуть? – невольно заинтересовался аскет.

- Во всяком случае, не таская на спине игрушечный крест с гвоздями и не делая себя пищей насекомых в подражание францисканским нищим.

- Но я хотел только исполнить волю Божию! - слабо запротестовал Амандус. – Ибо сказано: «Блаженны нищие духом».

- На это я скажу так: Пока мы хотим исполнить волю Божию, мы ещё не нищие. Ибо истинный нищий не тот, кто ничего не имеет, а тот, кто уже ничего не хочет иметь и ничего не знает. Потому должно умерить в нас всякое желание и знание о Боге. Ибо что мы можем знать о Нём, кроме собственных представлений? А Божественное превыше всех образов и представлений, потому Дионисий и называет Его – Ничто.

Духовник говорил всё также бесстрастно, словно на лекции, но, постепенно понижая голос, так что даже в абстрактных словах начинало сквозить что-то таинственное и сокровенное:
- Знай одно, брат Амандус: Только полностью отрешённое, ничем не занятое сердце полностью готово для Бога и может уподобиться Ему. Ибо отрешённость покоится на чистом ничто. Плоть жаждет духа, а дух – плоти; но кто пребывает в отрешённости, тот пребывает в Боге.

По мере уяснения этой глубокомысленной речи удивительная перемена происходила во всём облике истощённого аскета. Землисто-серые щёки его покрылись румянцем, в глазах снова зажглось божественное вдохновение. Он сполз со своего убогого ложа, встал на колени и воскликнул:
- Я, кажется, понимаю, святой отец! Это именно то, что на немощном человеческом языке именуется Вечной Истиной. Отныне я больше ничего не хочу знать, ничего не желаю достигнуть и дерзаю быть ничем!

- Не далеко ты от Истины и от подлинной нищеты, - кивнул Духовник, вставая. – Ну, кушай пока бульон. А потом приезжай ко мне в Страсбург – научишься остальному.

- Как же мне найти там тебя, святой отец?

- Спросишь Мейстера Экхарта  – того самого, от которого Бог никогда ничего не скрывал. И всякий тебе скажет, где я.