Франция,13 век. Период Альбигойских войн.
Прованс и Лангедок охвачены восстанием против короля Людовика, возглавленным знатнейшими дворянами провинций. К катарам (религиозное направление, которое преследовалось Папой, королем и инквизицией) присоединилось и много католиков. Людовик отправляет на подавление бунта войска под предводительством двух полководцев—Симона де Монфора (Реал.истор.персонаж) и некоего дворянина в белом плаще, украшенном черной розой, никогда не снимающего с лица черную маску. Этого дворянина все называют герцогом Черная Роза. После долгих и кровопролитных сражений Монфор и  Черная Роза, о которых ходят ужасные слухи об их зверствах, насилиях и убийствах, одерживают ряд блистательных побед, и вскоре  у восставших остается всего несколько замков и крепостей, которые осаждаются королевскими войсками.

         Замок графа Шарля де Руссильон,знатного лангедокского вельможи.
                                         1.Посланец Черной Розы.

  Увидев из окна башни-донжона перед подъемным мостом троих закованных в броню рыцарей, один из которых держал в руке копье с привязанным к наконечнику белым флагом парламентера, граф де Руссильон велел опустить мост и поднять решетку. Но в замок был пропущен только один из них, двое остались ждать с его лошадью на мосту. Этот рыцарь, в алом плаще и серебристом шлеме, последовал быстрым шагом за камердинером графа, Бастьеном.
Зала в донжоне, главной башне замка, где ждал посланца осаждающих старый граф, была большой и пышно обставленной. Руссильона называли одним из богатейших дворян Лангедока, и это была чистая правда. Ткани, мебель, коллекция восточного оружия на стене,—все говорило о власти и богатстве хозяина замка. Посол нашел графа сидящим в высоком дубовом кресле с массивными подлокотниками в виде львиных голов. По правую сторону кресла на стене висел  герб Руссильона—красное полотнище  с крестом и четырьмя вертикальными полосами. Над гербом красовалась вышитая золотом графская корона.
Посланец снял шлем, украшенный белыми перьями, и легко поклонился Руссильону. Старик тотчас узнал этого красивого светловолосого молодого человека,—это был маркиз Анри де Брие.
--Итак, маркиз де Брие,--начал граф,--приступим сразу к делу.
--Признайтесь, вы не ожидали, что мы вступим с вами в переговоры.
--Да, удивлен, признаюсь. Это не похоже ни на Монфора, ни на Черную Розу…Удивлен—но отнюдь не обрадован.
--Даже если я принес в ваш замок, после двух недель осады, оливковую ветвь мира?—чуть насмешливо осведомился маркиз.
--Мир между нами невозможен,--резко ответил старый граф.—А если вы явились ко мне с предложением о сдаче Руссильона…Мы не собираемся сдаваться! Нам слишком хорошо известна милость ваших предводителей,—об их жестокостях и насилии над  несчастными, попавшими живыми в их лапы , ходят легенды по всему Лангедоку…
--Я—посланец не Монфора, а герцога Черная Роза,--высокомерно сказал де Брие,--и, клянусь честью,--все, что говорят о нем и о его зверствах—выдумки и гнусная ложь!.. Что же касается Руссильонского замка…Войдя в него, я  увидел во дворе множество людей,—среди них дети, старики, женщины…У вас ,как нам прекрасно известно, почти не осталось еды. Люди истощены, они падают с ног от усталости и голода…Говоря—«Мы не сдадимся!»--вы выражаете мнение своё—или их?..
Граф поджал тонкие губы. Он тоже, как заметил молодой маркиз, был очень бледен и имел усталый и измученный вид. Веки его голубых глаз покраснели и опухли,--старик явно не спал несколько дней и ночей, подготавливая замок к отражению возможного штурма.
«Из тех, кто умирает, но не сдается,--подумал маркиз,--да, этот граф—крепкий орешек! Но мы его расколем!»
--Послушайте, господин граф,--вслух сказал он,--у меня есть для вас два послания,  которые я должен вам передать. Первое—от вашей старшей дочери Марианны, из замка Монсегюр…
--От Марианны?—недоверчиво спросил Руссильон.
--Да; несколько дней назад герцог Черная Роза лично присоединился к своему отряду, осаждавшему Монсегюр, и взял его приступом. Теперь замок занят королевскими войсками. Не волнуйтесь.—ни вашей дочери, ни зятю, графу Монсегюр, ни их первенцу не угрожает опасность, в чем вы и сможете убедиться, прочтя послание графини,--если, как я надеюсь, она написала правду…
Старый граф взял в руки письмо и, посмотрев на печать, вскрыл его. Пробегая глазами строчки, написанные таким знакомым и родным почерком, он несколько раз  с силой дернул себя за  седой ус, чтобы не позволить пролиться внезапно подступившим слезам.
В письме  Марианны говорилось, что Монсегюр действительно захвачен Черной Розой и его отрядом, но что и она сама, и малютка Шарль, родившийся всего два месяца назад, и её муж, раненный в руку при взятии замка, находятся в безопасности; им предоставлено несколько комнат, и с ними хорошо обращаются. В конце послания Марианна умоляла батюшку сдаться на милость короля и его войска, дабы избежать напрасного кровопролития.
«Монсегюр пал!..Я столько надежд возлагал на него и его воинов! Рассчитывал, что мой зять вот-вот придет на помощь Руссильонскому замку!.. А муж Марианны ранен!—и, может быть, не так легко, как она пишет…И мой внук! Маленький Шарль! Я так и не увидел его ещё из-за этой проклятой войны!..»
«А он сентиментален, этот старик,--размышлял тем временем и де Брие,--хоть и пытается скрыть это…Его дочь Марианна очень на него похожа—такой же чеканный ,как на римской камее, профиль, тонкие губы, высокий лоб, голубые глаза…Волосы у графа совсем седые; какого они были цвета в молодости? У старшей его дочери они белокурые…Интересно, а младшие его дочки, действительно, тоже красавицы, как о них говорят?»
Руссильон поднял, наконец, глаза на маркиза.
--Откуда мне знать, что это письмо не написано Марианной с приставленным к её горлу кинжалом? Она пишет, что мой зять  де Монсегюр ранен в руку…А, быть может, он ранен тяжело—или уже мертв?
--Нет, все это—правда; с ней и с вашим внуком все в порядке; что касается графа де Монсегюр,--то его ранил сам герцог Черная Роза, в честном поединке, в схватке один на один…И после этого люди вашего зятя сложили оружие…
--Его ранил герцог—в честном поединке? Не может этого быть! Де Монсегюр—лучший фехтовальщик Лангедока!—воскликнул старый граф.
--Ну, а Черная Роза—лучший фехтовальщик Французского королевства, а, возможно, и всей Европы,--гордо отвечал де Брие.—Граф, недоверие—плохой советчик…Почему бы вам прямо не взглянуть в глаза реальности? Уже почти все ваши сторонники либо мертвы, либо сдались, либо бежали за границы  Франции.. Осталась лишь горстка повстанцев, но и они скоро будут, милостью Божьей, раздавлены…
--Тогда к чему ваш визит, ваши переговоры со мной?—резко спросил Руссильон.—Пусть ваш герцог осаждает замок… или берет его приступом!
--Дело в том, господин граф, что вы—наиболее знатный и уважаемый  дворянин в провинции Лангедок. Вы могущественны и богаты. К вашему мнению прислушиваются, с вами считаются. К тому же вы, в отличие от многих бунтовщиков, не изменили нашей святой католической вере. И к вам,—и это самое главное,—у нашего государя  особое, отнюдь не враждебное, как вы, наверное, полагаете, отношение. Его величество хорошо помнит вас и ваши прежние заслуги перед французским престолом. Если вы склоните перед королем голову и вновь признаете его законным и единственным своим сюзереном, вашему примеру последуют многие другие… И вот поэтому я и должен вручить вам второе послание—лично от его величества.
--Послание…короля?—изумленно воскликнул Руссильон.
Маркиз же расстегнул золотой замочек на висевшем у него на поясе, рядом с мечом, бархатном футляре, достал оттуда свиток и, благоговейно приложившись губами к большой красной печати, передал  его графу .
Невольно дрогнувшей рукой , не в силах скрыть волнение, старик взял свиток и, сломав печать, прочел содержание королевского послания.
Затем, ещё более изумленно, он воззрился на де Брие.
--Что же это, маркиз?—воскликнул Руссильон.—Как же так?..Ни слова о моем бунте…о восстании против королевской власти…И потом—это предложение?.. Должен ли я поверить?..
--Обязаны,--серьезно отвечал молодой человек.—Письмо написано пять дней назад в Париже, в королевском дворце, и доставлено лично мною сюда, в лагерь герцога Черная Роза. Монсеньор приказал мне немедленно ехать к вам в качестве парламентера…Вернее, писем государя   было два—одно из них предназначалось герцогу, и он отнесся к нему как к повелению, требующему немедленного повиновения…Что касается письма его величества к вам, граф,--король Людовик прочел его мне перед тем, как собственноручно запечатать, и мне известно его содержание,--то государь, действительно, не называет вас бунтовщиком, не выражает ни слова неодобрения вашими действиями… Наш наихристианнейший  король—само милосердие! Вы полностью прощены,—и главным доказательством оного служит предложение его величества!
--Выдать одну из моих дочерей за близкого родственника Людовика?..
--За одного из его кузенов,--подтвердил маркиз.
--Но…Но это же огромная честь!..
--Да, вы правы. Ни один из лангедокских вельмож ещё не вступал  в такое близкое родство с членом королевской фамилии; и теперь-то , граф, я надеюсь, вы удостоверились, что милость  его величества безгранична, и что вы прощены окончательно,--если, конечно, вы не отклоните столь лестное для вас  предложение союза…
--И кому же из кузенов короля предназначается рука одной из моих дочерей?
--Герцогу Черная Роза,--отвечал маркиз де Брие.
--Но..разве герцог—кузен короля?—недоверчиво спросил Руссильон.
--Да, мне понятно ваше удивление, граф,--улыбнулся де Брие.—Таинственность, которой окружено имя этого человека, его мужество, сила, жестокость, витающий над его головой ореол неуязвимости;  наконец, его маска и белый плащ с черной розой,--всё это вы, вероятно, как человек просвещенный и проницательный, сочли неким дешёвым трюком, желанием какого-то возгордившегося ничтожества (возможно, даже не дворянина) превратиться в человека-легенду, внушающего и черни, и знати безмерный ужас, и способного одним своим видом обратить в бегство врагов…
--Да…что-то в этом роде я и думал…--сказал Руссильон.
--На самом же деле, знайте, что весь этот маскарад  вынужденный, что Черная Роза скрывает свое лицо под маской и свое настоящее имя за выдуманным прозвищем  совсем по другим причинам. И, когда я назову вам подлинное его имя,—надеюсь, граф, вы сохраните его в тайне ото всех,--вы , полагаю, поймете  герцога…--И, наклонившись к уху графа, де Брие прошептал несколько слов, заставивших старика  поднять удивленно брови.
--Да, да, я сказал вам чистую правду…Теперь, когда вам все известно,--каков будет ваш ответ на предложение его величества?
  Руссильон опять  дернул себя за ус. Он понимал, что дело его партии практически проиграно, соратники , в большинстве своем, либо погибли, либо сдались; к тому же он уже давно начал и сам сомневаться в справедливости этого дела,—слишком много пролилось крови, в том числе и невинной; да и отец Игнасио, капеллан замка, не раз говорил графу, что бунт против помазанника Божьего—страшный грех, идущий от диавола.
Да, милость французского государя была безгранична,—его, графа, дочери,--его, взбунтовавшегося против своего короля!—предложить стать женой двоюродного брата  его величества!..
Но гордость и честь старика восставали при мысли о капитуляции---пусть и такой почетной…
«Не лучше ли и достойнее—идти до конца, не сдаваться и умереть в бою, не посрамив славы и чести моих благородных предков?—спрашивал себя старик, подойдя к одному из окон залы, выходящему во  внутренний двор замка. Взгляд его остановился на людях, сидящих и  лежащих,—кто—на рванье, кто—на голых камнях. Все они, оборванные, измученные и истощенные, были не постоянные обитатели замка, а сбежавшиеся  сюда со всех окрестностей крестьяне-вилланы, бросившие свои жалкие лачуги и скудные пожитки, до смерти напуганные приближением войска герцога Черная Роза.
   Глядя на этих несчастных ,граф понял,—он не сможет отказаться от предложения Людовика. Да, сам он и его немногочисленные воины готовы были сражаться и погибнуть –в бою ли, или под пыткой после пленения,--но эти жалкие людишки, жмущиеся к стенам замка, как слепые щенки к бокам матери-суки?... Ведь они тоже, после взятия Руссильона, станут жертвами, невинными жертвами, и ,прежде всего, его, графа, упрямства и несгибаемой гордости. А его дочери, его любимые четыре дочери?...Что станет с ними , когда замок падет?.. Страшно подумать!..
--Решайтесь же, господин граф,--нетерпеливо сказал маркиз де Брие, как будто прочитавший мысли старика.—У герцога под стенами вашего замка двести человек, прекрасно вооруженных, сытых и рвущихся в бой; а у вас—горстка безумно уставших, голодных воинов…Подумайте,  и что будет со всеми этими вилланами; и с вашими дочерьми, наконец, когда Черная Роза захватит замок…Если вы согласитесь на этот союз, одна из ваших дочерей станет кузиной короля, герцогиней и одной из знатнейших и богатейших сеньор Франции; а, если вы откажетесь,--вместо брачной ночи с законным и достойным супругом  она же окажется в постели герцога—но уже как добыча, и будет навеки обесчещена! А, быть может, её, как и других женщин  в замке, ждет ещё более позорная и страшная участь, и она станет забавой для бойцов Черной Розы…
  Рисуя перед побледневшим графом эти картины, маркиз был сам себе противен, ибо кривил душой,--он прекрасно знал, какую железную дисциплину поддерживал в своих людях, в отличие от жестокого Монфора, герцог Черная Роза. Монсеньор не позволял ни грабить, ни насиловать,-- и любой, осмелившийся на это, немедленно подлежал повешению.
Но Руссильон, конечно, был уверен, что  будет именно так, как сказал де Брие. Старик вздрогнул. Мысль обо всех этих ужасах была невыносима,--но такова была та безжалостная кровавая эпоха, и граф понимал, что молодой человек вовсе не сгущает краски.
--Я согласен,--хрипло произнес Руссильон.
--Я знал, что вы—человек разумный и внемлете голосу рассудка, а не ложной гордости…Позвольте мне теперь спуститься вниз и приказать трубачу, ждущему на подъемном мосту, протрубить сигнал для герцога Черная Роза. Монсеньор ждет недалеко, в своем лагере, итогов наших переговоров. Звук трубы скажет ему, что мы заключили союз, и герцог тут же явится в замок.
Граф молча кивнул. Де Брие  спустился вниз и отдал приказ ;  и чистый звук трубы далеко огласил окрестности  Руссильонского  замка.
Не прошло и пятнадцати минут, как послышался стук копыт и к подъемному мосту подскакало трое всадников. Впереди ехал тот, в ком старый граф без труда узнал герцога Черная Роза—своего недавнего  врага, который совсем скоро должен будет стать мужем одной из прекрасных дочерей Руссильона.

3.Ссора и поединок.

…Пока в зале замка происходила описанная выше сцена, во дворе его развивались события ещё более драматические.
Как уже было упомянуто, герцог Черная Роза приехал к Руссильону в сопровождении двух пажей-оруженосцев, которые, пока шел разговор их господина с графом, остались во дворе замка.
Это были юноши лет пятнадцати;  один--- тот, что вез знамя герцога, широкоплечий голубоглазый блондин, судя по всему, нормандец; второй--истинный сын Лютеции, худощавый и верткий, кареглазый и черноволосый.
Оставшись вдвоем, пажи, не слезая с коней, осмотрелись кругом, но не нашли ничего, достойного их внимания, кроме нескольких десятков крестьян  с изможденными лицами, жмущихся к стенам.
Солнце меж тем пекло вовсю; наступило самое жаркое время суток. Парижанин воскликнул, наконец:
--Черт меня побери! В этом замке совсем не соблюдают законов гостеприимства! Я хочу пить, и хочу, чтоб мне принесли вина, и самого лучшего!
--А жареную пулярку не хочешь?--протянул с ухмылкой нормандец.--Ты что, не видишь, Жан-Жак, что люди здесь истощены, как голодные собаки?
Он спрыгнул с коня и, бережно свернув знамя с черной розой, прислонил его к стене. Затем снял плащ и, расстелив на камнях, уселся на него.
--Ну и жара!..Я, пожалуй, вздремну,--сказал он.
   Второй оруженосец остался сидеть на лошади. Он был одет весьма модно, элегантно и даже роскошно,--поверх алого цвета верхней рубашки-котты с узкими рукавами, на которых были нашиты золотые пуговицы, на Жан-Жаке был парчовый плащ-сюрко  ярко-бирюзового цвета, расшитый золотым позументом. На голове его была зеленая шапочка, украшенная фазаньими перьями, приколотыми драгоценной сапфировой брошью. На поясе вместе с мечом у него висел кинжал с серебряной рукоятью в ножнах, украшенных драгоценными камнями. По-видимому, юноша был отпрыском богатого рода.
  Так как делать было нечего, Жан-Жак вытащил из ножен свой кинжал и, с нежностью проведя пальцем по острому лезвию, начал тренироваться, перебрасывая его из одной руки в другую, стараясь делать это как можно быстрее.
--Ну и ловко у тебя получается!--сказал ему, зевая,  нормандец.
--Я упражняюсь каждый день, Жерар,--отвечал ему Жан-Жак.--Одинаково хорошо владеть оружием обоими руками очень важно для рыцаря, особенно в пешем поединке! Ты ленив и неуклюж, а я когда-нибудь буду так же хорошо фехтовать, как монсеньор герцог!
--Ну, это вряд ли...Монсеньор учился и у итальянцев, и у испанцев,--а они, как говорят, лучшие мастера!
--Недавно герцог показал мне один прием... Смотри! Надо вот так перебросить клинок из правой руки в левую...и вот так нанести удар! Здесь все дело в быстроте и неожиданности для противника! Монсеньор сказал, что этому удару он научился у одного венецианца, и что мало кто сможет отразить его...
--Да, хитроумно,--снова зевнув , сказал его товарищ. Он уселся поудобнее, прислонился головой к древку знамени и закрыл глаза.
Жан-Жак продолжал свою тренировку; но неожиданно его внимание отвлекла странная процессия, показавшаяся из-за угла крепостной стены.
  Впереди с важным видом шли две белокурые девочки в одинаковых  голубых платьицах, лет десяти и одиннадцати; одна из них несла в руке длинную палку, к верхушке которой были привязаны за лапки пять голубей со свернутыми шеями. За девочками шествовали трое мальчишек- подростков, одетых в домотканые льняные рубашки и штаны, изрядно перепачканные грязью; на поясе  у каждого мальчика  в веревочных петлях болтались заостренные  палки, отдаленно  напоминающие мечи;  на голове одного из подростков была шапочка с петушиными перьями и, в отличие от своих босых приятелей, он был обут в сапожки из мягкой белой кожи.
  Все трое имели весьма победоносный и гордый вид. За ними следовала толпа детей, от трех до десяти лет, одетых совсем в лохмотья, смеющихся и галдящих, как стайка воробьев.
--Николь и Анжель!--звонко крикнул мальчик в шапочке.--Несите эту великолепную дичь на кухню, и пусть старуха Жанна немедленно зажарит её! И скажите ей, чтоб вам она дала по два крылышка, мои маленькие ангелочки!
Девочки с голубями, а за ними остальные детишки бросились к кухне.
Подростки, смеясь, смотрели им вслед.
--А я хочу грудку,--произнес , облизываясь, один из них, самый рослый парень.
--Ну уж нет, Пьер!--живо возразил ему мальчик в шапочке.--С чего бы, черт тебя возьми, тебе получать самый лакомый кусок?
--А кто вам напомнил, что на заднем дворе, где сложили поленницу, был месяц  назад рассыпан мешок с пшеницей, и надоумил вас разобрать её и найти зерна, чтобы приманить голубей?
--Верно; но ведь трудились-то мы там все вместе, и здорово, кстати, перепачкались!--рассудительно сказал второй паренек, очень смуглый и щуплый.--К тому же, если бы мы решили стрелять по голубям из лука, как хотели вначале, мы подбили бы одну, ну --двух птиц, а остальных бы спугнул; а идея Дом взять сеть и накинуть на голубей сверху оказалась просто гениальной!
--Смерть Христова, Филипп,--сказал мальчик в шапочке.--Кто бы мог подумать, что сворачивать шеи этим милым птичкам окажется таким приятным занятием! --И он плотоядно улыбнулся.
--Ну, не грудку, так хоть крылышко,--не сдавался рослый Пьер.--Я это заслужил, Дом!
--В замке полно детей гораздо младше тебя, и есть они хотят не меньше!--жестко ответил ему мальчик по имени Дом--хоть и самый низкорослый, именно он, судя по всему, главенствовал в этой компании. Немного смягчившись, он добавил:--Не переживай, Пьер! Скоро мы все наедимся вдоволь! Осада не продлится долго! Сегодня утром я слышал, как мой отец сказал Бастьену, что он с часа на час ждет подкрепления из Монсегюра! А граф Монсегюр--самый сильный ,ловкий и отважный воин в Лангедоке! Он разобьет проклятую Черную Розу, отрубит этой скотине голову и водрузит её над воротами Руссильона!--И синие глаза этого дерзкого юнца сверкнули холодной ненавистью.
--Аминь!—с надеждой ответили его приятели.
И тут мальчик в шапочке оглянулся --и увидел оруженосцев герцога--спящего Жерара и Жан-Жака, который все ещё сидел верхом и, поняв, что его заметили, опять принялся играть со своим кинжалом.
--Откуда ,черт возьми, взялись эти двое? Ведь замок осажден,--сказал Дом,--и что это ещё за разряженный попугай?
И вся троица с удивлением уставилась на Жан-Жака, делавшего вид, что не обращает на них никакого внимания.
Если бы он понял, что сказал про него и про его господина мальчик в шапочке, то вряд ли стерпел бы такое оскорбление,--но подростки говорили на окситанском языке, неизвестном ему-- жителю центральной Франции.                                                                                      --Когда мы ловили голубей,--сказал смуглый Филипп,--я слышал звуки трубы. Наверное, в замок явилось посольство...
  А Дом, между тем, увидел коня Черной Розы.
--Кровь Господня!--воскликнул он в восхищении.--Что за красавец!
--Да, таких коней и на графской конюшне не сыщешь,--согласился Пьер.
--Такой жеребец самому королю впору!--выразил свои чувства и Филипп, которому само его имя должно уже было внушать любовь к лошадям.
  Дом между тем продолжал с видом знатока рассматривать коня.
--Надо выяснить, кто же на нем приехал,--наконец, решил он,--спрошу у этого разряженного пугала.
--И, подмигнув приятелям, он подошел к лошади, на которой сидел Жан-Жак, и обратился к пажу с весьма вежливой речью, перейдя на прекрасный французский язык:
--Приветствую вас в Руссильонском замке, добрый господин! Не будете ли вы так любезны сказать, кому принадлежит этот великолепный жеребец?
Жан-Жак с презрительным удивлением воззрился на дерзкого мальчишку-деревенщину, который умел, однако, так изысканно выражаться.
У юнца было загорелое веснушчатое лицо, на котором ярко сияли большие синие глаза в обрамлении длиннющих ресниц; из-под его шапки выбивались спутанные рыжие кудри.
Нос и подбородок Дома были испачканы засохшей грязью; рукава рубашки закатаны , и на правой руке от запястья до локтя тянулся свежий, только начавший заживать порез.
Держался этот мальчишка непринужденно, а за его видимой почтительностью оруженосцу герцога почудилась скрытая насмешка.
Но восхищение жеребцом Черной Розы было, несомненно, искренним; и Жан-Жак сказал, не отвечая, впрочем, на приветствие:
--Это конь моего господина, монсеньора герцога Черная Роза. Его зовут Сарацин.
Паж никак не ожидал, что слова его вызовут такой эффект: рот юнца вдруг исказился, лицо побледнело так, что даже веснушки на нем стали серыми; он судорожно схватился рукой за длинную палку на поясе и, задыхаясь от злобы, воскликнул:
--Что?!!! Смерть Христова! Не может быть! Это ложь!
Неожиданная ярость этого деревенского простофили, видимо, насмешила Жан-Жака. Однако, он не привык, чтобы его слова ставили под сомнение.
--Кто посмел сказать, что я лгу?--надменно произнес он и, соскочив с коня, подошел к своем спящему в обнимку с о знаменем товарищу,  выхватил последнее из его рук и, развернув, продемонстрировал Дому герб и девиз Черной Розы.
--Et sub leti ...Stabilitas...--прочитал мальчишка, к изумлению Жан-Жака, по-латыни и тут же перевел на французский:--И после смерти...постоянство...--Он недоверчиво поднял свои потемневшие  синие глаза на все еще спокойного пажа, как бы не в силах осознать происшедшее. Но вдруг ярость Дома прорвалась с новой силой; не в силах справиться с собой, он с невнятным криком выхватил из веревочной петли на боку свою заостренную палку--и рубанул наотмашь по герцогскому знамени.
Бархатная ткань с треском порвалась,--так силен был удар,--и стяг расстелился на камнях двора; черная роза и девиз герцога оказались под ногами Дома, и он стал с ненавистью топтать эти загадочные символы своими белыми сапожками.
--Ты ...что ты делаешь, гнусный мерзавец?!!--закричал ошарашенный Жан-Жак, оцепеневший в первую секунду от неожиданности и растерянности. Его товарищ Жерар, проснувшийся ,но еще не совсем пришедший в себя, с выпученными глазами и открытым ртом смотрел на поругание гордого стяга Черной Розы. Пьер и Филипп тоже стояли не двигаясь, видимо, изумленные этой дикой выходкой своего друга.
--Вот, вот и вот!!!--крикнул Дом, топча бархат своими сапожками.--Вот так надо поступать с теми, кто грабит, насилует и убивает невинных! --Он был в полном исступлении.-- И ваш подлый герцог, и вы--все вы грязные собаки, и вас надо повесить на первом же столбе!
--Ах...ах ты, скотина!--побагровел от бешенства Жан-Жак.--Ты слышишь, Жерар?..Ты слышишь, что эта свинья сказала о монсеньоре?..
Но взгляд тугодума Жерара был прикован к несчастному куску бархата, превратившемуся, благодаря стараниям Дома, в грязную тряпку. Ещё никогда герб Черной Розы не подвергался такому беспримерному унижению!
--О всемогущий Боже!--в ужасе пробормотал нормандец,--герцог убьет меня за знамя...
…Наконец, Жан-Жак вышел из ступора.  Судорожно схватившись за рукоять меча и наполовину  вынув его из ножен, он бросился на Дома с криком:
--Сейчас я вгоню эти слова прямо в твою гнусную пасть!
…А тот и не собирался отступать. Размахивая своей деревянной палкой, он , по-видимому, пребывал все еще в состоянии слепого бешенства и не осознавал, что в руках у него не настоящее оружие, и что одного удара стальным клинком будет достаточно, чтобы разрубить напополам  и палку, и его самого. Друзья Дома бросились ему на помощь, также достав свои почти игрушечные"мечи".
  Но тут и Жерар все-таки опомнился. Зная ловкость и силу юного парижанина, он не сомневался, что тот легко одолеет всех троих. Он схватил друга за рукав и крикнул:
--Жан-Жак!.. Что ты делаешь! Ты же убьешь их!
Возможно, это не остановило бы оруженосца герцога; но новое соображение пришло ему в голову. Он вдруг вложил свой меч обратно в ножны и с невыразимым презрением посмотрел на довольно жалкую троицу с деревянными палками в руках.
--Ты прав, Жерар,--сказал он,--негоже благородному дворянину пачкать свой меч этой грязной кровью...Но граф де Руссильон узнает о том, что сделали его холопы, и их засекут до смерти!
--Это кого ты называешь холопом ?--вдруг взвился Дом.--Я--Доминик де Руссильон!..Мой отец--граф Шарль де Руссильон!
--Сын графа?...Скорее, графский ублюдок,--ухмыльнулся Жан-Жак.
--Ах ты подлец!--закричал Дом и, вырвавшись из рук друзей, которые пытались остановить его, подбежал к пажу герцога и наотмашь ударил его по лицу, --да так, что кровь хлынула из носа Жан-Жака на его бирюзовое сюрко.
--Ну, мерзавец...Ты мне за это дорого заплатишь!--зарычал разъяренный оруженосец.
Казалось, вид крови привел Дома в чувство; он неожиданно успокоился и уже довольно спокойно повторил, прибавив формулу, обязательную для рыцарского поединка:
--Я--Доминик де Руссильон... клянусь честью, что четыре поколения моих предков были свободными людьми...и я тебя вызываю сразиться со мной!
Наблюдавшие поначалу эту сцену крестьяне давно уже попрятались кто куда, боясь попасть под руку разгневанным господам, --и на дворе замка никого теперь не осталось, кроме Дома, его двух друзей и пажей герцога.
Слова Дома прозвучали в полной тишине и вдруг отрезвили всех пятерых подростков. Тяжело дыша, веснушчатый мальчишка и размазывающий по лицу кровь из носа парижанин меряли друг друга угрюмыми взглядами.
--Я принимаю твой вызов, Руссильон,--наконец, сказал Жан-Жак.--И, клянусь Спасителем, ты не увидишь сегодня заката солнца!
Он обернулся к Жерару.
--Дай ему свой меч,--сказал он.--Деревяшкам не место на настоящем поединке!
Пьер и Филипп в это время что-то шептали на ухо Дому, который яростно мотал головой.
--Это сумасшествие, Доминик!--наконец, воскликнул Филипп.--Я немедленно скажу все графу!
--Только попробуй!--сверкнул на него глазами мальчик.--И нашей дружбе конец навсегда!
--Что ж, господа,--сказал он Жерару и Жан-Жаку,--здесь, на дворе, драться неудобно,--нас могут увидеть и помешать нам. Но на крепостной стене есть прекрасное место,--там ровная широкая площадка, подходящая для нашего боя. Предлагаю пойти туда.
Жан-Жак кивнул; но его друг сказал:
--А как же конь герцога и наши лошади?
--Поскольку нас трое, а вас всего двое, будет честным, если здесь останется один из моих друзей,--промолвил Дом.--Пусть Пьер посторожит лошадей, пока мы... пока не вернется тот, кто победит,--мрачно закончил он.
--Справедливо,--сказал Жан-Жак.—И если твой друг, Руссильон, захочет помочь тебе и вступить в схватку,--Жерар возьмет его на себя!
--Но у меня же не будет меча!--возразил нормандец.
--Я дам тебе свой кинжал, а ты дашь свой другу Руссильона. В таком случае вы будете одинаково вооружены, так же как и мы.
И четверо мальчиков направились к лестнице, ведущей на крепостную стену.
Пока они поднимались по крутым ступеням наверх, идущие впереди Дом и Филипп вели между собой разговор на окситанском языке.
--Одумайся, Дом, остановись!--сказал очень бледный Филипп.--То, что ты делаешь,--безумие! Оскорбление нанесено тобой и, возможно, если ты извинишься...
--Извиниться? Кровь Господня! Да никогда в жизни! Я могу повторить тысячу раз все, что было сказано мною! Герцог Черная Роза--чудовище, монстр, заливший вместе с Монфором кровью невинных весь Лангедок! Он --убийца, насильник женщин и детей, гнусная, омерзительная скотина! И эти двое вполне под стать своему господину...
--О Боже, если бы я остался с лошадьми...--пробормотал как бы про себя Филипп.
--Да, я прекрасно знаю, что ты бы сразу бросился к моему отцу! Поэтому внизу и остался Пьер,--он-то не предаст меня, как сделал бы ты!
--Послушай, Дом...Этот оруженосец на голову выше тебя и явно сильнее...И потом, потом-- он...он...
--Ну, договаривай!--гневно промолвил Дом.--Он--мужчина, ты это хотел сказать? А кто я? В его глазах я -- жалкий мальчишка, деревенский увалень, умеющий размахивать только деревянной палкой! Но я заставлю его изменить обо мне мнение! Он не знает, что мой отец давал мне уроки с трех лет, не знает, что я и с вами каждый день упражняюсь по нескольку часов...Не знает, что сам граф де Монсегюр--лучший меч Лангедока!--сказал, что я--достойный для него противник, и что только силы не хватает моим рукам ,а в ловкости и проворстве мне нет равных!
--О чем это они там переговариваются?--спросил Жерар Жан-Жака.
--Видимо, совещаются, какую тактику выбрать в поединке,--насмешливо отвечал его друг.--Щенок, конечно, не трус...Но вряд ли этот деревенщина знает больше пяти самых простых приемов! Вот увидишь,--я уложу его на первой же минуте! И, на крайний случай,--прибавил он с кровожадной радостью,--у меня есть ещё венецианский удар...
--Жан-Жак! Убивать сына графа де Руссильон, в его собственном замке...это очень плохо пахнет!
--Ты что, не помнишь, что говорили монсеньор и маркиз де Брие о графе? У него нет сыновей, одни дочери!
--Тогда...тогда как же этот мальчишка называет себя графским сыном...и как ты ему поверил? Ты же не можешь драться неизвестно с кем!-- недоумевающе воскликнул Жерар.
--Ты не понимаешь, простак? –Ухмыльнулся  парижанин.-- Этот щенок--графский ублюдок, прижитый им от какой-нибудь замковой потаскухи! И, голову даю на отсечение, у Руссильона он не один--наверняка, целая дюжина! Так что невелика потеря! А я решил все-таки биться с ним, потому что он, во-первых, страшно оскорбил меня и монсеньора, и, во-вторых, в этом юнце все-таки течет графская кровь--пусть и наполовину!                                                      Но вот мальчики вышли на площадку, о которой говорил Дом. Она была прямоугольная, около двадцати туазов длиной и десяти--шириной, и представляла идеальное место для предстоящего поединка. С площадки открывался чудесный вид на цветущие отроги Пиренеев; слева высилась башня донжона, которая служила жилищем уже нескольким поколениям Руссильонов. На площадку выходило всего одно окно, и оно привлекло внимание Жан-Жака.
--Что это за окно?-- подозрительно спросил он.--Нас могут увидеть оттуда!
--Это окно комнаты моих младших сестер, Мари-Николь и Мари-Анжель,--отвечал Дом.--Они сейчас на кухне , где кухарка жарит голубей, и не скоро вернутся к себе!
  Жан-Жак успокоился. Он снял свое сюрко  и бережно сложил его на камнях парапета, оставшись в своей алой рубашке-котте, рукава которой он засучил выше локтей. Затем, опустившись на колени, он прочитал" Отче наш..."и поцеловал висевшее на груди золотое распятие. Дом последовал его примеру и тоже прочитал молитву; ибо оба мальчика чувствовали, что только один из них покинет площадку живым.
…Теперь, когда поединок был близок и неминуем , оба соперника стали серьезны и сосредоточены. Встав с колен и беря в руки мечи, они обменивались оценивающими взглядами. Впрочем, Жан-Жак был полностью уверен в своем превосходстве; хотя ему и не приходилось еще убивать противника в подобном поединке, он был-- много раз--свидетелем подобного, и никогда ни жалость к побежденному, ни ужас при виде предсмертных мук не трогали его кровожадное сердце. Разглядывая сейчас невысокого, тоненького, почти хрупкого Дома, оруженосец  Черной Розы  даже досадовал, что в первом серьезном бою ему достается такой слабый и неумелый противник.
   Однако, когда Дом взял в руку длинный обоюдоострый одноручный меч и несколько раз ловко перекинул из правой руки в левую, примеряясь к его тяжести и проверяя баланс и центровку клинка, Жан-Жак невольно насторожился.
    Но вот мальчики встали в боевую стойку,--и поединок  начался. Оруженосец герцога сразу пошел в наступление, делая неуловимо быстрые выпады; Дом отступил, почти не парируя;  но, как заметил паж, отступил так, чтобы Жан-Жак повернулся лицом к солнцу.
"Хитрый, щенок!"--подумал юный парижанин; но подобная тактика была ему хорошо известна, и он не купился  на эту уловку. Он теснил Руссильона к парапету, стремясь зажать юнца в угол ,так как понимал, что тому не по силам ближний бой; Дом же стремился к схватке на расстоянии, потому что в ней нужны были больше быстрота и ловкость, а именно эти качества давали сыну Руссильона некоторое преимущество перед явно сильнейшим противником. Парируя удары Жан-Жака, мальчик ускользал в сторону, не давая прижать себя к стене, выжидая и одновременно экономя силы, зная, что в бою с тяжелым мечом они терялись очень скоро.
   Глаза Дома были сощурены, рот плотно сжат, лицо было бледным и напряженно-сосредоточенным; он ждал ошибки противника…и дождался. Жан-Жак, обманутый отступлением Руссильона  и не ожидающий нападения, замахнулся для рубящего удара,--этот удар легко мог раскроить череп,--и тут Дом легко упал на колено и нанес молниеносный выпад; и клинок его вонзился в левую ногу оруженосца Черной Розы, ниже бедра. Оба мальчика вскрикнули одновременно: сын графа -- победно и с радостью , герцогский паж, уронивший свой меч,--от боли и удивления. Опустив клинок и не пытаясь напасть на обезоруженного соперника, Дом смотрел на кровь, струящуюся между пальцами Жан-Жака, который прижал к ране руку; и последний с изумлением увидел, что на лице Руссильона, сменяя гордость и торжество, появляются новые чувства --раскаяние и сострадание. "Этот ублюдок смеет меня жалеть!"--и бешенство овладело оруженосцем, утроив его силы и заставив забыть о боли в раненой ноге.
  Бросившиеся к соперникам Жерар и Филипп были остановлены резким криком парижанина:
--Нет, я не сдаюсь! бой не окончен! Это просто царапина! Мы продолжаем схватку!
  Тяжело дыша, Жан-Жак с ненавистью смотрел на очень бледного и немного растерянного тем, что раненый противник хочет продолжить поединок, Дома.
--Ну, Руссильон,--негромко процедил паж,--это была просто разминка...А теперь будет настоящий бой --и ,клянусь Всевышним, я не буду сыном графа де Сю, если мой клинок не напьется твоей крови!
…И он, почти не хромая, подняв с земли свое оружие, с диким воплем бросился на Дома.
Теперь оруженосец крутил тяжелый меч, делая им широкие дугообразные движения, стремясь ошарашить соперника и не дать ему даже пустить свое оружие в ход. Маневр Жан-Жака удался,---Дому все еще не удалось сосредоточиться, и он начал отступать, обороняясь и не пробуя нападать, видя перед собой одно сверкающее  лезвие, которое, казалось, атакует со всех сторон.
Его единственным преимуществом было проворство, так как раненный в ногу парижанин не мог теперь быстро двигаться и поворачиваться. Филипп ,ломая от ужаса руки, воскликнул:
--Святители небесные! Надо их разнять!                                                                                            --Поздно,--мрачно изрек Жерар. Он никогда не видел Жан-Жака в таком исступлении, и был уверен, что минуты Дома сочтены. А Жан-Жак готовился нанести свой венецианский удар; правая рука его, вращавшая клинок, начала уже уставать; надо было одним ловким движением перебросить его в левую--и тогда...Он был уверен в победе! Он видел, как герцог Черная Роза в бою с тремя противниками уложил их всех по очереди этим ударом!
Дому же больше не хотелось крови. "Да,--сказал он себе,--я хочу остановить это! Но как сделать так, чтобы мы оба остались в живых, если этот безумец поклялся убить меня?"
…Прервем ненадолго эту трагическую сцену и вернемся в залу, к герцогу Черная Роза. Расставшись с де Брие ( маркиз вышел из башни в тот момент, когда мальчики поднимались по лестнице на площадку),он дожидался графа Руссильона. Последний, отдав распоряжения Бастьену и переговорив с отцом Игнасио, возвращался к своему будущему зятю в несколько расстроенном состоянии.
Слова священника не успокоили старого отца, как он того ожидал; наоборот, они породили в сердце графа сомнения и неуверенность.
Капеллан сказал, что Мари-Флоранс была очень нежно привязана к Гийому Савиньи и надеялась, что, несмотря на бедность и незнатный род юноши, Руссильон даст согласие на их брак. Отказ графа был для девушки очень сильным ударом. "Ваша дочь --натура глубоко чувствующая и очень впечатлительная,--говорил священник,--хотя внешне она всегда так выдержана и спокойна..."                                                                                       Однако, продолжил он, после отъезда графа Дюваля и его пажа из Руссильона, Мари-Флоранс ни разу не пришла к нему на исповедь; капеллан лишь видел, что она стала очень много времени проводить в часовне ,и порой выстаивала на коленях перед распятием всю ночь.
"И что бы это значило, святой отец?--спросил граф священника.
"Я полагаю, что Гийом Савиньи по-прежнему держит в плену сердце Мари-Флоранс; но, как послушная дочь, она покорилась вашей воле, и теперь молитвами и постом наказывает себя за неодобренное вами чувство к этому юноше..."
Это ,несомненно, было правдой…Итак, его дочь была влюблена,--герцог был прав!
И теперь Руссильону предстояло принять важное решение,--решение, от которого зависела судьба Мари-Флоранс,--и не только её.
Он нежно любил всех своих пятерых девочек, и Мари-Флоранс не была исключением.        "Я могу сказать монсеньору, что сердце её занято, и тогда ...тогда он должен будет жениться на одной из трех моих младших...На ком? Мари-Николь и Мари-Анжель--совсем крошки...Конечно, браки нередко заключаются и между детьми гораздо младше; но все же...все же...А--если не они, тогда остается Мари-Доминик, моя любимица...Ей уже тринадцать, и она почти взрослая...наверняка, герцог выберет её! --Старик даже вздрогнул.--Боже всемогущий! Она ненавидит самое имя Черной Розы, её трясет, когда она слышит упоминания о нем! И ей--стать его женой?!! Да она или выбросится из окна замка, или...или зарежет его в постели в первую брачную ночь!..
--И граф снова содрогнулся, представив себе, что будет, если в его замке совершится такое страшное преступление--да ещё против кузена короля!
Нет, допустить этого нельзя...Что же делать?..
  И тут Руссильон вспомнил, как много лет назад он посватался к прекрасной и юной Мари де Шеном. Ему уже было около сорока, а ей не исполнилось и шестнадцати. Но он был знатен, могуществен и богат,--и родители Мари с радостью дали свое согласие. Поговаривали, что девушка любит другого--своего дальнего родственника, бедного, но очень красивого. Но-- Мари вышла за Руссильона  и ,хотя и не сразу, своей нежностью, доверием, безграничным обожанием граф завоевал сердце рыжекудрой красавицы! Они прожили в мире и согласии много лет, и он готов был поклясться, что его жена счастлива в замужестве!
" Так же может произойти и с Мари-Флоранс...--подумал он,--в конце концов, браки заключаются на небесах! Её сердце сейчас принадлежит Гийому Савиньи, но, я уверен, герцог будет ей достойным супругом,--я знал его когда-то в Париже как истинного рыцаря и шевалье и, хотя о нем и при дворе, и  в Лангедоке  ходят ужасные слухи, --возможно, все это --выдумки? Ведь доказал же он ,что умеет тонко чувствовать, когда сразу понял, что она влюблена! Он был с ней безупречно учтив и даже ласков...Он не сделает моей Флоранс больно!.. А если все же то, что говорят о нем, правда, и он действительно  сжигал, насиловал женщин и детей, распарывал животы беременным?.. Нет, нет! Это все гнусная ложь! В конце концов, Мари-Флоранс будет его женой, герцогиней, и он не посмеет с ней дурно обращаться!"
И граф вошел в залу, твердо решив, что женой Черной Розы станет Мари-Флоранс .
Подойдя к герцогу, Руссильон сообщил ему о сделанных приготовлениях и добавил:
--Отец Игнасио, духовник Мари-Флоранс, считает, что нет никаких препятствий для вашего с ней союза. Моя дочь будет вам прекрасной и верной женой.
--Очень рад это слышать,--отвечал рыцарь.
--А теперь, монсеньор, остается подумать о том, какую комнату предоставить вам и вашей будущей супруге...Я бы с радостью поселил вас в комнатах моей покойной жены,--они лучшие во всем замке,--но, к сожалению, после её кончины в них уже несколько лет никто не жил...
--Поверьте, граф, мне не нужны роскошные апартаменты, я довольствуюсь самой скромной комнатой.
--В таком случае, господин герцог, если вы не будете возражать...очень удобна спальня моих младших дочерей, Мари-Николь и Мари-Анжель. Она расположена в самом конце коридора, весьма уединенно, а из окна там открывается очень живописный вид...
  " Вряд ли у меня  и у моей жены будет время и желание в  нашу первую брачную ночь  любоваться видами из  окна,"--подумал герцог. Вслух же он сказал:
--Если вы, любезный граф, считаете это удобным,  и если я не стесню ваших дочерей, я с удовольствием займу эту комнату.
--О, вы нисколько не стесните моих девочек! Они переночуют в спальне Мари-Доминик,--и ведь это только на одну ночь ! К тому же...--и Руссильон слегка покраснел,--кровать в этой комнате весьма удобная и широкая...Если хотите, мы осмотрим это помещение; я распоряжусь только, чтоб там убрались.--И граф вызвал Бастьена и приказал ему приготовить для Черной Розы комнату своих дочерей. Уже через десять минут камердинер вернулся и доложил, что все выполнено. ---Идемте, монсеньор,--сказал Руссильон.
--Я в вашем распоряжении,--отвечал герцог; и они вышли из залы. Это было в тот момент, когда Дом ранил Жан-Жака в ногу.
  Они пошли по коридору, опоясывавшему башню донжона; в самом его конце , перед высокой дверью светлого дерева, хозяина замка ждали две женщины. С низким поклоном та из них, которая ,вероятно, была домоправительницей, подала ему ключ; в руках другой был тюк с одеждой или бельем. Увидев же следовавшего за их господином замаскированного герцога, обе женщины в ужасе прижались к стене, крестясь и шепча молитвы.
"Правду говорят --худая слава по дороге бежит, а добрая в углу сидит...--с горечью подумал Черная Роза.--И меня, как и этого зверя  Монфора, всегда будут вспоминать в Лангедоке вот с таким ужасом, ненавистью и отвращением; тысячью добрых дел мне не смыть позор жутких деяний моего "союзника"!
   Граф между тем отпер дверь, и они вошли. Спальня дочерей Руссильона была просторная комната с большим окном на северо-запад, прикрытым ставнем. Посередине комнаты стояла широкая кровать с голубым парчовым балдахином на резных столбиках, обвитых золотыми шнурами с тяжелыми кистями внизу. Пол устилали мягкие ковры глубокого синего цвета, стены были обиты белыми шелковыми обоями с незабудками.
Около окна стояли два столика для рукоделий с мозаичными  столешницами, инкрустированными яшмой и бирюзой, и два невысоких стульчика.
--Прекрасная комната,--сказал, оглядываясь, герцог,--я очень благодарен вам, граф.
   Внезапно в коридоре послышались два веселых детских голоса и быстрые легкие  шаги, и в спальню вбежали две девочки-погодки, в голубых платьицах, смеющиеся и раскрасневшиеся. Они увидели сначала графа--и бросились к нему, перебивая друг друга и мешая французские и окситанские слова:
--Папа!..-начала одна.
--Мы ловили голубей!--крикнула вторая.
--Доминик накинула на них сеть...
--Это было так здорово!..
--Мы отнесли их на кухню...
--Их было целых пять!..
--И Жанна нам их поджарила!..
-Я в жизни не ела ничего вкуснее!..
Руссильон потрепал дочерей по белокурым головкам.
--Ну, ну, Мари-Николь, Мари-Анжель! Погодите! У нас гость, и я хочу вас с ним познакомить...
И тут девочки увидели герцога. Они осеклись и попятились, и на их веселых личиках одновременно появилось выражение растерянности и страха.
--Это герцог Черная Роза, дочки...--сказал граф.--Поздоровайтесь с монсеньором.
Девочки молча слегка присели--без особой почтительности. Мари-Николь, та, что была постарше, смотрела на герцога своими светло-голубыми глазами исподлобья, закусив губу. Младшая, Мари-Анжель, более непосредственная, немного осмелев и, вероятно, думая, что гость не поймет её, пробормотала на окситанском :
--А как же вы говорили, что у него рога, и хвост, и копыта?..
  Отец хотел её одернуть, но герцог выступил вперед, ослепительно улыбнулся,
отвесил юным графиням изысканный поклон и сказал на чистейшем окситанском языке:
--Прекрасная госпожа, мне очень жаль, что я разочаровал вас! Но сейчас в аду не носят ни рогов, ни копыт; зато, как видите, в моду вошли черные маски!
Анжель ойкнула и залилась краской.
--Девочки,--торжественно сказал граф,--герцог Черная Роза сегодня вечером женится на вашей сестре Мари-Флоранс.
--Надеюсь,--произнес рыцарь, стараясь оставаться серьезным и опять низко кланяясь,--что мои будущие сестры почтут своим присутствием свадебную церемонию.
--Ступайте, милые мои..--промолвил Руссильон,--я предоставил вашу комнату в распоряжение монсеньора. Вы сегодня переночуете в спальне  Мари-Доминик.
  Девочки, не произнеся ни слова, опять присели и вышли.
"Обе белокурые и голубоглазые--как и самая старшая, Марианна,--мелькнуло в голове герцога.--Конечно, они будут очень хорошенькими, когда подрастут! Но до Мари-Флоранс им далеко! Она обладает редкой, бесценной красотой! Так что ,Анри, ты был не прав, когда советовал мне взглянуть на остальных дочерей Руссильона..."
  Вслух же он сказал:
--Ваши дочери все очень благонравны и послушны, дорогой граф!
--Да,--согласился Руссильон,--все они добры, послушны и кротки, как овечки...Но что это?--вдруг осекся он, услышав жуткий, почти звериный вопль.
Он повернулся к окну, за которым раздался этот страшный крик, и, подбежав, поспешил отворить ставень. Герцог, тоже услыхавший вопль, следовал за ним.
Мужчины выглянули из окна. Справа налево тянулись за стеною замка живописные отроги зеленых гор, чьи вершины исчезали в жарком послеполуденном мареве.
Но взоры графа и Черной Розы устремились не на эту благостную картину, а на зрелище куда более страшное, --внизу, в десяти туазах под окном, на крепостной площадке, сражались на мечах двое подростков. Услышанный мужчинами безумный крик был издан Жан-Жаком, когда раненый паж герцога вновь бросился на Дома.
То, что это не тренировочный поединок, а схватка не на жизнь, а насмерть, и герцог, и граф, как опытные воины, поняли сразу,--как поняли и то, что бой близится к концу, и чаша весов уже склонилась в пользу победителя.
   Оба дворянина узнали дерущихся; герцог--своих оруженосцев, а граф--окаменевшего от ужаса Филиппа и того, кто назвал себя его сыном.
   И, увидев этого последнего, Руссильон побелел как полотно и схватился за сердце. "Что это с ним?--подумал, кинув на него взгляд, герцог,--на нем лица нет!"
  Черная Роза был тоже взволнован, хотя и не так сильно, как его будущий тесть; за своего пажа он не беспокоился, хотя и заметил, что тот ранен,--неужели этим  рыжим деревенским пареньком?-- он молниеносно  просчитал в уме все шансы  противника Жан-Жака, понял, что они ничтожно малы,--и жалость к бедолаге уколола его сердце. Сделать герцог ничего не мог, кроме как крикнуть из окна; но он прекрасно видел, в каком исступлении находится его паж и какое безумное у него лицо,--вряд ли Жан-Жака бы остановил даже гром, грянувший над самой его головой!
  Оруженосец  между тем все-таки загнал Дома в угол между стеною и парапетом.
Кровь обильно текла из раненой ноги, но Жан-Жак, казалось ,не замечал этого. Он, как тростинку, вертел в руке свой клинок, в то время как Дом явно устал и с трудом отражал каждый выпад оруженосца. А паж весь собрался для решающего удара,--победа, чувствовал он,  была близка!
   Из окна комнаты графских дочерей Черная Роза видел, как Жан-Жак, заложив левую руку за спину, незаметно для противника, быстро разминает пальцы, чтобы удобнее перехватить тяжелый меч. "Он хочет нанести венецианский удар!--понял герцог.--Удар, которому меня научил Марко Анунцио!" Да, этот удар был практически неотразим -- и уйти из-под него живым тоже почти никому не удавалось...Он наносился сверху вниз и слева направо--и, при большой физической силе, вполне мог пронзить противника насквозь от шеи до бедра.
"Этот рыжий мальчишка погиб!"--мелькнуло в голове рыцаря.
   Вся описанная выше сцена заняла по времени не более одной минуты...
   И вот--наступила кульминация. Жан-Жак стремительно перебросил меч из правой руки в левую--и с диким криком ударил...Но его клинок, молниеносный и смертельный, рассек воздух,--и отрезал лишь петушиное перо на шапочке Дома;  сына графа  спасли мгновенная реакция и --случайность, которую вполне можно было бы назвать и божественным провидением.
  Дом успел пригнуться, но ,скорее всего, все равно был бы тяжело или смертельно ранен, если бы Жан-Жак не поскользнулся на собственной крови, орошавшей каменные плиты площадки. Вместо того, чтобы нанести свой венецианский удар сверху вниз, он,
уже начиная падать назад, взмахнул мечом слева направо,--и, все же потеряв равновесие, грохнулся на спину, пребольно ударившись затылком .
  Не воспользоваться этим данным Фортуной шансом Дом не мог. Он прыгнул, как тигр, на поверженного противника и, прижав его грудь коленом и приставив свой меч к его горлу, задыхающимся голосом, но громко, потребовал :
--Сдавайся --или умри!

Извините, не умею править . Здесь почему-то не вижу  этой опции. Роман историко-приключенческий, это надо было указать вместе с названием, а я забыла.

Coluchka, а я вот не люблю рыцарей, честно. Но пришлось влезть в эту эпоху, ближе ничего подходящего  в смысле антуража не нашла.

4.Две сестры.

   Стоявший у окна герцог вздрогнул ; светлые глаза его сузились и метнули молнию на дерзкого мальчишку, осмелившегося так оскорбить его,--это был чуть ли не открытый вызов! Рука рыцаря непроизвольно легла на бедро, нащупывая меч, который, войдя в комнату, он вместе с плащом положил в ногах кровати.
--Что?--произнес Черная Роза.--Я не ослышался?..
  Граф Руссильон, который на время всего поединка , казалось, превратился в соляной столб, после того, как Дом прыгнул на Жан-Жака и потребовал сдаться, немного пришел в себя. Краска вернулась на лицо старика, дыхание стало ровнее.
  Сейчас же, при этих словах герцога, он вспыхнул, как девушка , и пробормотал:
--Простите мою дочь, монсеньор, она сама не знает, что говорит...
--Она?!!--воскликнул рыцарь, в недоумении поворачиваясь вновь к окну.
В этот момент на площадке башни появилась женщина, в которой герцог узнал кормилицу своей невесты. Запыхавшаяся и взволнованная, она закричала на плохом французском языке :
--Госпожа! Госпожа Доминик! Я ищу вас по всему замку! Ваша сестра, Мари-Флоранс, хочет немедленно говорить с вами!
И, подбежав к Дому, который отдал меч Жерару и отошел к Филиппу, она схватила так называемого сына графа за руку.
--Идемте быстрее!
Жан-Жак ,с помощью друга, уже поднялся на ноги. Услышав слова служанки, оба оруженосца так и замерли с открытыми ртами; но внезапно парижанин, как бы что-то сообразив, собрав остатки сил, ринулся к Дому и сорвал с него шапочку. Рыжие мелко вьющиеся кудри рассыпались по плечам и спине победителя пажа Черной Розы; и Жан-Жак бессильно, со стоном опустился на землю, потрясенный до глубины души.
--Д-д-девчонка...--ошалело произнес Жерар, выпучивая свои маленькие водянистые глазки.
Так трагически начавшаяся сцена на площадке быстро превращалась в комедию.
Герцог, наблюдавший её из окна, не мог не улыбнуться на потрясенные лица своих оруженосцев и ярость разоблаченной Доминик, зашипевшей, как дикая кошка, когда Жан-Жак сорвал с неё шапку.
  А, увидев смущенного донельзя красного как рак графа, и вспомнив его недавние слова о доброте и кротости всех его дочерей,--Черная Роза не мог удержаться от смеха.
  Он расхохотался--и Мари-Доминик услышала это. Она подняла голову, и увидела в окне спальни сестер,(и тотчас узнала) того, кто вызывал в ней безудержную, неукротимую ненависть…И это мерзкое чудовище в маске , этот проклятый герцог смеялся...смеялся над нею!...
О, если б у неё в руке оказался кинжал, и она могла метнуть его в эту наглую замаскированную физиономию, улыбающуюся ослепительно белыми зубами!..
Но у Дом не было в руках ни кинжала, ни даже просто камня; и некогда было искать их,--Элиза дергала девушку за рукав, она звала её к сестре.
Герцог увидел, как благородная графская дочь оглянулась вокруг себя, в бессильной ярости топнула ногой,--и вдруг, подняв голову и глядя ему в глаза, плюнула, как деревенский мальчишка, смачным плевком, в его сторону,--только так могла Доминик выразить свои презрение и ненависть к гнусному мерзавцу в окне! Черная Роза расхохотался ещё сильнее...
…Вернувшись к себе, Мари-Флоранс не сразу пришла в себя. Элиза сварила своей госпоже успокаивающий настой, и, выпив его, девушка приказала верной кормилице сейчас же пойти и привести к ней Мари-Доминик.
Не найдя Дом в башне донжона, служанка выбежала во двор и увидела своего младшего сына, Пьера, который, как говорилось ранее, остался с герцогскими лошадьми.
Зная, что Пьер, молочный брат Мари-Доминик, обычно сопровождает девочку на прогулках, кормилица бросилась к нему. Пьер готов был и графу Руссильону, и самой Черной Розе ответить, что не знает, куда ушли Доминик и оруженосцы герцога; товарищ Дом не выдал бы секрет даже под пыткой!--но--так порой насмехается над нами судьба!--этому юному стоику хватило всего лишь пары увесистых материнских оплеух, чтобы указать место, где происходил поединок.
Как мы уже видели, Элиза нашла Доминик, и повлекла её за собой,  не отвечая на расспросы девочки, в комнату Мари-Флоранс.
Когда Дом вошла туда, её  старшая сестра стояла у окна, перебирая аметистовые четки. Комната Фло никогда не нравилась Дом; она больше напоминала монашескую келью,--была небольшая и темная, с узкой кроватью в алькове, над которой висело большое распятие из черного дерева.
Мари-Флоранс была очень бледна, но внешне спокойна.
--Оставь нас, Элиза,--сказала графиня служанке.
--Что случилось, Фло?--спросила Доминик.
--Ты знаешь, что к отцу приехал гость?
Дом вспыхнула и закусила губу,--она опять вспомнила смех Черной Розы.
--Да...Дьявол Лангедока...Я его видела, Флоранс!
--Но ты, наверное, ещё не знаешь, зачем он приехал?
--Нет...Он стоял у окна в спальне Анжель и Николь...и отец рядом с ним...
--Дело в том, сестра, что отец помирился с королем Людовиком...
--Что?!!--воскликнула не верящая  своим ушам Дом.--Не может этого быть! Папа всегда говорил, что Лангедок стоит за правое дело! Наш отец не мог, не мог помириться с королем...и с его мерзкими приспешниками--Монфором и Черной Розой!
--Однако, это так...И я одобряю поступок отца. Не по-христиански идти против помазанника Божьего. И сам Господь, я уверена, внушил папе эту благую мысль.
  Дом злобно фыркнула. Религиозность сестры была ей чужда и непонятна и наводила на девочку тоску.
--Так вот,--мертвенно спокойным голосом продолжала Флоранс,--отец помирился с государем, и король в знак своего прощения решил сочетать браком Черную Розу и одну из дочерей нашего отца...
--Кровь Христова!--воскликнула в ужасе Доминик.
Сестра так сжала бусины четок, что побелели костяшки пальцев.
--Не богохульствуй, Мари-Доминик! Знай, что отец согласился на этот брак...
--Да как он мог?!! И за кого?!! За Черную Розу--этого убийцу, насильника, невесть откуда взявшегося проходимца!!!
--Боюсь, тут ты ошибаешься. Этот проходимец--двоюродный брат короля и высокородный герцог.
--Высокородный?--с глубочайшим презрением сказала Дом.--Если бы в жилах его текла истинно благородная дворянская кровь, он не позволил бы себе и своим людям грабить, убивать и насиловать невинных!
--Дом, не будем об этом...Отец согласился на этот союз--и выбрал меня...
--И ты...и ты--согласилась?
--Моего согласия никто и не спрашивал,--мрачно изрекла Флоранс.--Доминик, ты ещё ребенок и не знаешь, что браки часто заключаются отнюдь не по зову сердца, а по политическим расчетам...Герцог не любит меня, он меня видел сегодня первый раз в жизни,--он, так же как и я, жертва обстоятельств...Но есть королевский рескрипт, и мы оба обязаны ему подчиниться.
--Обязаны?!! Черт меня побери, Мари-Флоранс!--крикнула Дом.--Ни я, ни ты не обязаны никому подчиняться! Мы--свободные люди, а не рабы! Я плюю на короля и его указы! О, почему, почему отец согласился? Лучше бы мы погибли, защищая стены Руссильона, с мечами в руках, чем согласиться на этот позорный союз!
  Лицо Флоранс стало белее мела.
--Ты так горяча, и так еще мала, сестренка...Ты многого не понимаешь, и рассуждаешь сердцем, а не головой. Наш отец помирился с королем, потому что иначе Черная Роза взял бы замок приступом --и что бы с нами со всеми стало? Подумай об этом!
  Доминик вздрогнула. О,сколько ужасных слухов о Черной Розе и Монфоре долетало до Руссильонского замка со всего Лангедока,--о казнях, насилиях, пытках!..
--Отец спасал нас-- не себя...Своих дочерей, своих слуг, свой замок...
--Всех, кроме тебя. Тебя он все-таки принес в жертву,--жестко ответила Дом.
--Поверь, я бы с радостью пошла на это,--гордо подняв голову, возразила Флоранс.--Я бы уподобилась первым христианским мученицам, которых сжигали на кострах и бросали в пасть хищным зверям... И я бы стала женой герцога Черная Роза!..Но...но есть одно обстоятельство...
--Какое, сестра?
--Дело в том...дело в том, Дом...что я.. что я уже замужем...
--Что?!!--воскликнула девочка.--Что ты сказала, Фло?..
--Да, дорогая...Теперь и ты знаешь мою тайну, тайну, которая была известна во всем замке только мне и Элизе...
Неожиданная догадка озарила Доминик.
--Это--Гийом Савиньи?--спросила она.
--Да...Мы поженились две недели назад, перед его отъездом с графом Дювалем, ночью, тайно...Отец отказал Гийому, и нам не оставалось ничего другого...
--Отец Игнасио? Он обвенчал вас?
--Нет...Он ничего не знает. Нас обвенчал тот священник, что был здесь проездом в Тулузу, помнишь?
--Ну да,--машинально ответила Доминик. Теперь многое становилось ей понятно. Хоть они и не были очень близки с Мари-Флоранс, но даже Дом заметила, как старшая сестра изменилась за последнее время.
Эта новость так поразила девочку, что она ненадолго даже забыла о Черной Розе.
"Вот это да! Послушная, скромная, как монашка, Фло--и замужем? Против воли нашего отца, тайно...Гийом Савиньи! Что сестра нашла в этом шестнадцатилетнем мальчике? Хорошенький--это верно...--Дом вспомнила, как он вечно читал Флоранс стихи и играл ей на лютне.
    Разве так можно покорить женское сердце? Нет, не таким ей представлялся избранник Флоранс --и её собственный! Она мало задумывалась о любви и браке; лишь иногда ей представлялся--довольно смутно--некто,--конечно, высокий и красивый, он должен был быть настоящим мужчиной--сильным, отважным, неукротимым!
"Нет, меня бы не пленили ни стишки, ни бренчания на лютне!--подумала девочка.--Вот обменяться парой ударов мечом...или посостязаться в скачке верхом...ну, на худой конец--хотя бы сыграть партию в шахматы...Вот это, я понимаю, ухаживания!"
Эти мысли ненадолго отвлекли Доминик от действительности. Но, вернувшись к реальности, она вновь ужаснулась всему, что услышала.
--Мари-Флоранс...И ты сказала отцу, что вышла замуж?--спросила она.
--Я хотела, сестричка...хотела...Но в последний момент я подумала о вас--и не смогла...
--О нас?--недоумевающе промолвила Доминик.
--Да; о тебе, о Мари-Николь, о Мари-Анжель...Ведь, если бы отец и герцог узнали, что я вышла замуж,--жребий пал бы на одну из вас...
--Кровь Господня!--смертельно побледнев, воскликнула Дом.
--Да, так бы и случилось...—Продолжала Фло, на этот раз даже не заметив, вся поглощенная своим отчаяньем, богохульства младше сестры.--Король велел герцогу жениться на одной из дочерей Руссильона--на любой из них...
---На мне...или на Николь...или--на ангелочке Анжель...Какой ужас!..--простонала Доминик.
--Сестричка...Я бы стала женой этого монстра...но вы...вы не заслужили такой жуткой участи!...
  Дом вдруг пришла в ярость. Топнув ногой, она вскричала:
--Почему, почему отец на это согласился?!! Ведь, я уверена, и Монсегюр, и граф Дюваль уже где-то близко! Они бы разбили отряд Черной Розы, вздернули бы его, как собаку, и освободили бы нас!.. Впрочем,--прибавила она, слегка успокаиваясь,--возможно, так и будет...Ведь есть ещё время...
--Его нет,--отвечала её сестра.--Отец сказал, что мы поженимся сегодня, перед закатом солнца. Все приготовления уже сделаны…И поэтому я позвала тебя,--продолжала Флоранс.--Положение кажется мне безвыходным...Но, может быть, в твою ясную головку придет какой-нибудь план?
  Доминик постаралась успокоиться и сосредоточиться. Это было похоже на партию в шахматы,--только тут на кону был не ферзь или король, а судьбы её и трех её сестер. "Безвыходных ситуаций не бывает....Но надо смотреть всегда вперед, на несколько ходов опережая противника..."--говорил ей отец. А Черная Роза-- пусть не достойный, но сильный и могущественный противник; к тому же он--кузен короля...
--Что же нам делать?--вслух спросила Дом.
В это время в дверь постучали, и на пороге показалась Элиза.
--Госпожа! --радостно произнесла она.--Осаду замка сняли, и люди начали расходиться по домам...
  В глазах Доминик вдруг вспыхнула надежда.
--Фло! Мы должны бежать!--воскликнула она.--Все вчетвером! Раз осада снята, мы сможем выбраться из замка, время еще есть!
  Её сестра горестно покачала головой.
--Пешком мы далеко не уйдем, Доминик... Конюшня отца, если помнишь, полностью опустела. Ведь папа отдал всех хороших лошадей графу Дювалю, обещавшему ему помощь и поддержку южной части провинции...А старые лошади съедены...
   Дом помрачнела. Среди отданных другу отца коней была её любимая гнедая кобыла Франсуаза, на которой девочка ещё совсем недавно беззаботно скакала по взгорьям и долинам Руссильона.
  Но--разве дочь графа не пожертвовала бы всем, чтобы помочь делу Лангедока? И, сцепив зубы, чтобы не заплакать, она сама оседлала свою любимицу для одного из людей Дюваля...
--Послушай, Флоранс...Черная Роза приехал сюда с пажами. У них три лошади. Мы могли бы ускакать на них...
--Разве их не охраняют?
--Если кони уже в конюшне--то, скорее всего, никто. А если во дворе--то двое пажей; но это просто мальчишки, и к тому же,--прибавила Дом не без гордости,--один из них ранен... Мы легко справимся с ними.
--Пойти на убийство?!! Сестра! Что ты говоришь!
--Мы бы переоделись в мужские костюмы,--продолжала развивать свой план Доминик,--заговорили бы этим мальчишкам зубы--и оглушили бы их! Фло, это неплохая идея, поверь!
--И куда бы мы отправились?
--В картезианский монастырь. Он всего в трех лье отсюда. Монахини приютили бы нас, ненадолго, ведь Монсегюр и граф Дюваль, я уверена, уже близко! --Флоранс невольно усмехнулась этим последним словам сестры,--Дом, не верящая ни в Бога, ни в черта, вечно сквернословящая Дом,--в строгом картезианском монастыре, где монахини дают обет вечного молчания!
--Нет,-- подумав немного, сказала Флоранс, наконец,--ты опять забыла, сестричка... Анжель страшно боится лошадей, упав два года назад с коня.
--Да, правда, забыла...
--Значит, её придется оставить здесь, в замке.
--Что ж, ведь её можно спрятать и здесь...Элиза могла бы это сделать.
--А если нашу сестру найдут?
--Если Бог существует,--он не допустит этого!--горячо воскликнула Дом.
--Послушай...Ведь и мы втроем можем не добраться до монастыря...Даже если мы похитим герцогских коней...Не думаешь же ты, что Черная Роза будет сидеть сложа руки и не пустится за нами в погоню? За стенами замка у него двести человек! Они легко догонят нас и схватят!..
--Однако, бежать --это все, что нам осталось, Фло!
--Нет-нет, это чистая авантюра...И потом--если мы все же спрячемся в монастыре, и Анжель тоже не найдут ...Не подумала ли ты о том, что Черная Роза, разъярившись, прикажет вырезать всех обитателей замка?
--О, Флоранс, этот дьявол...он на это способен!--прошептала, ужаснувшись, Доминик.

Нет
Да
--Но, в таком случае, бегство невозможно…Что же придумать ещё?
--Надо, все равно, попытаться протянуть время, сестра.—Сказала Доминик.—Обмануть проклятого герцога!..Вот смотри… что, если вместо тебя с Черной Розой обвенчается кто-нибудь другой?
--Кто же?
  Дом напряженно размышляла.                                                                                                           —Например, Филипп…Он одного с тобой роста, и худенький…К маминому свадебному платью мы подберем густую вуаль, такую густую, что Черная Роза не заметит подмены…Я уверена, Филипп не откажется нам помочь!
Сестра опять усмехнулась. Да, фантазия Дом была безгранична!
--Возможно, герцог не сможет по фигуре отличить мальчика от меня…Но ведь невеста должна ещё говорить, должна произносить брачные обеты! А уж голос у Филиппа не такой, как у меня!
--Ну, пусть это будет не Филипп,--не сдавалась Доминик,--а какая-нибудь девушка…В замке сейчас много деревенских женщин, мы бы могли щедро заплатить ей, если бы она согласилась изобразить тебя перед алтарем!
--Да…и кузен короля, вместо благородной дочери графа де Руссильон, получит в жены крестьянку-нищенку…Неплохая месть для этого негодяя!..Но вот беда,—времени у нас очень мало, а девушку надо найти –и ещё уговорить…
--В маминой спальне, в шкатулке, много драгоценностей, Фло!Я готова отдать их все, без сожаления!
--Но—ты опять забыла, сестричка,--все эти несчастные крестьяне, сбежавшиеся в замок, жутко боятся Черную Розу и считают его дьяволом во плоти…Возможно, все наши драгоценности окажутся бессильны перед их суеверным ужасом!
--Да, пожалуй…--пробормотала Дом.
--И ещё. Если мы и найдем ту, которая согласится встать вместо меня перед алтарем,--что будет после венчания, ты подумала? Ведь будет свадебный ужин, и потом герцог собирается провести в замке первую брачную ночь …Неужели ты полагаешь, что он позволит своей невесте все время прятаться под вуалью?
--Вот тут я, кажется, придумала…Ты, Флоранс, должна будешь хорошенько спрятаться. А заменившая тебя девушка сразу после венчания уж сможет, я надеюсь, как-нибудь улизнуть от герцога. Она снимет свадебное платье, и, естественно, все начнут искать тебя, а не её…И негодяю-герцогу уже не останется ничего другого, как или найти тебя, свою законную, как он будет полагать, жену, или покинуть замок несолоно хлебавши… Мы можем даже подстроить так, как будто ты бросилась в ров с водой, чтобы не разделить с ним ложе; вот будет потеха, когда бедняга всю первую брачную ночь проведет, обшаривая  ров в поисках твоего тела!
--А ты понимаешь, каково будет нашему отцу, Дом? ..Нет, нет, я на это не согласна! И потом, ты напрасно думаешь, что крестьянка способна хорошо сыграть роль графини…Манеры, походка, жесты,--всё выдаст Черной Розе, что перед ним—простая вилланка! Твой план никуда не годится, герцог может в любую секунду обнаружить подмену—и тогда уж никому из нас не уйти от его бешеного гнева!
--Сестра, тогда нам остается только один выход,--вздохнув, сказала Доминик.—Ты должна сама обвенчаться с герцогом! В конце концов, ты уже замужем…и этот обман тебя ни к чему не обяжет.
--Выйти второй раз замуж?!!—потрясенно воскликнула Флоранс.—Дом, ты понимаешь, что ты сказала?!!
--А что?..Тебе не надо ничего делать—только сказать «Да», и все! А сразу после венчания мы уж тебя с Элизой так спрячем,—никто не найдет!
--Опомнись, сестра!—с ужасом сказала юная графиня.—Совершить такое кощунство?!! Да как у тебя язык повернулся предложить мне такое?!!
  Дом смущенно замолчала. Она не понимала Флоранс. Ведь, когда она предложила оглушить оруженосцев Черной Розы, Фло восприняла это спокойно…А тут взвилась!.. А в глазах Доминик ударить человека было гораздо большим грехом, чем произнести перед алтарем какие-то пустые фразы.
  Но Фло было не переубедить,--она была как кремень!
--Нет-нет, никогда я не пойду на такое святотатство!—повторяла она.
   И тут—Доминик осенило!
--Хорошо, Фло, послушай…Раз ты не можешь сказать это чертово «да», то я сделаю это за тебя! Я пойду под венец вместо тебя, и герцог женится на мне…то есть, на тебе…
   Флоранс со вновь вспыхнувшей надеждой посмотрела на младшую сестру.
--Пожалуй…пожалуй, Дом…возможно, это выход! Но…не будет ли считаться этот брак законным?
--Как же он будет законным, сестра, если священник будет называть твое, а не мое имя? А уж я отвечу «да» столько раз, сколько будет нужно, и даже больше! Это ведь просто как игра в переодевание…
--Все намного серьезнее, Доминик…Произнести священные обеты—это ты называешь игрой?
--Я не собираюсь спорить с тобой, Фло! Времени у нас слишком мало! Итак—ты прячешься, я венчаюсь с Черной Розой, затем под каким-нибудь предлогом исчезаю, снимаю платье,--и вот я вновь—Мари-Доминик, и никто не заподозрит , что в часовне была не ты, а я! Герцог уверен, что женился на тебе, все тебя ищут, время идет…А потом—появляются Монсегюр и Дюваль,--и герцога ждет смерть, или же позорное бегство!
--Но наш отец помирился с королем…Он не допустит, чтобы его зятя убили!
--А ты не думаешь, что ,возможно, отец просто схитрил, согласившись на примирение и этот брак, чтобы выиграть время?
--Он не таков, он честный и благородный дворянин, Дом!
--Но в борьбе с Черной Розой, этим мерзким чудовищем, все средства хороши, сестра…
В конце концов, даже если папа действительно решился на этот союз,--мы выиграем время, и брак будет незаконным…Отец поймет нас и простит за этот обман…

5. Подслушанный разговор.

Доминик , действительно, застала Анжель и Николь у себя в комнате. В отличие от голубой спаленки младших сестричек и кельи Флоранс, здесь как будто жил мальчишка, а не графская дочь. Не было ни столиков с рукоделием, ни распятия в алькове. Посредине комнаты стояло чучело рыцаря, облаченное в доспехи,изрядно измятые и исколотые мечом. Доминик частенько  упражнялась и дома. На стенах висели ковры с изображением поединков и охот; а  одну из них украшала коллекция мечей,топоров и кинжалов.
  Сестры Дом сидели на кровати и, болтая ножками, поедали большой белый хлеб, разломанный напополам.Увидев его, девочка сразу почувствовала урчание в пустом желудке—она не ела со вчерашнего вечера!
--Дом!—закричали вместе Николь и Анжель.—Папа сказал, что Мари-Флоранс выходит замуж! Мы хотим быть подружками невесты!
--А за кого, не сказал?—спросила Доминик, набрасываясь на хлеб и запихивая в рот изрядный кусок.
---За Черную Розу,--прошептала, оглядываясь по сторонам, Анжель.—Сестрица! Мы его видели! Представляешь—у него нет рогов…и копыт тоже…Только черная маска…И он говорит по-окситански так же хорошо, как мы!
--Но вы ведь не испугались его, мои ангелочки?
--Я—нет,--с достоинством сказала Николь.—И он совсем не такой страшный! Наоборот, у него добрая улыбка…
Доминик , скривив губы, посмотрела на неё. У Николь всегда было свое мнение, хоть она и была ещё так мала!
--Дом, мы сегодня спим в твоей комнате,--проговорила Анжель.—А нашу спальню папа отдал Черной Розе…
Вот почему он был там во время нашего боя!—мелькнуло в голове Дом.
--А нам  Мюзетта принесла хлеб, и сказала,чтоб мы сидели тихо…А сама она и толстуха Клэр носили воду в нашу комнату, потому что Черная Роза захотел принять ванну!
--Вот как?—спросила Доминик. И вдруг—последняя фраза младших сестричек как будто сдернула с её глаз некий  покров! «Принимает ванну! Один...»
--Девочки,--быстро сказала Дом,--у вас ведь есть ключи от  вашей спальни?                                                                                           
--Один взяла домоправительница,--ответила Николь.—А второй—у меня.
--Дай его мне.
--Зачем?
--Давай, давай!..А теперь вы должны пойти  и нарвать померанцевых цветов для венка Мари-Флоранс…И скажите папе, что меня на венчании не будет!
--Но ведь это же свадьба Фло!
--Да, но за кого она выходит, вы забыли? За это  гнусное чудовище, за Дьявола Лангедока!Нет уж, ноги моей, черт меня  побери, не будет в часовне!..Ну, а вы, ангелочки, конечно,будете подружками невесты, обещаю!Мамино платье такое красивое, с длинным шлейфом…Вы его понесете,девочки! А сейчас бегите , нарвите побольше цветов! И пусть за ворота с вами пойдут Пьер и Филипп, а то там бродят люди Черной Розы, и я не хочу, чтобы с вами что-то случилось!                                                                                          Сестрички Дом с веселыми криками выбежали прочь. Оставшись одна, девочка бросилась к коллекции оружия и сорвала со стены небольшой итальянский стилет с серебряной рукоятью и тонким лезвием . Спрятав его за поясом под рубашкой и сжимая в руке ключ, она вышла из своей комнаты и направилась к спальне Анжель и Николь.
Как ей раньше не пришло  это в голову!..Она придумывала, хитрила, строила коварные планы…А самое простое решение лежало как на ладони!
Ведь хотела же она бежать из замка со всеми своими сестрами....Нет невест—нет свадьбы!
«А нет жениха—и свадьбы тоже не будет…--думала Дом, целеустремленно шагая по коридору.—Если Черная Роза умрет—мы ,все четверо, будем свободны!»
   Конечно, он—кузен короля…и вряд ли Людовик посмотрит на это убийство сквозь пальцы! Но король далеко на севере, в Париже; пока эта весть дойдет до него, может многое случиться…В Руссильон приедут барон Дюваль и граф де Монсегюр…и отцу, волей-неволей, после убийства герцога, придется вновь встать на сторону правого дела!
  Дом постаралась холодно и ясно представить себе, как убьет Черную Розу. «Он лежит в ванне…Я тихо открою дверь, прошмыгну в спальню, подкрадусь сзади…Я схвачу его за волосы, запрокину ему голову назад—и полосну по горлу! Кровь, наверное, ударит фонтаном до потолка…Его тело забьется в предсмертных судорогах…Но я сорву с него его проклятую маску,--если,конечно,он её не снял,-- буду смотреть, как тускнеют и закатываются  его глаза,—и  сердце мое не дрогнет жалостью, как было с его оруженосцем!...Я не облегчу его муки, не  вонжу кинжал ему в сердце...Это чудовище не заслужило «укола милосердия»…
Но, как ни настраивала себя Доминик, когда она подошла к комнате сестер, ноги у неё подкашивались , сердце трепыхалось, как птичка, попавшая в сеть ,а кулачок, сжимавший ключ, стал мокрым от пота. Правда, к чести Дом, все это было следствием не страха, а волнения….
Она уже протянула руку с ключом , чтобы вставить его в замочную скважину,--но дверь вдруг приоткрылась изнутри, и до девочки донеслись голоса. Дом застыла на мгновение, а затем метнулась в темный проем между дверью и стеной…Проклятье! Она опоздала!... Герцог был не один!
Мужской голос—это был де Брие, он стоял по ту сторону двери, в двух шагах от Доминик,--произнес, продолжая начатый разговор:
--…Извини, что не дал тебе понежиться в ванне! Но ты должен сам посмотреть на них и выбрать…
--Подожди, Анри,--отвечал второй голос, гораздо более низкий и глубокий, и Доминик поняла, что он принадлежит её заклятому врагу Черной Розе,--эти застежки…Я  отвык носить такую одежду,черт возьми!
--Да, это тебе не рубашка, а сверху кольчуга,--отвечал де Брие.—Но придется привыкать. Скоро войне конец! А что касается этого наряда,—и пусть это послужит тебе утешением,--сегодня вечером его будет снимать с тебя твоя молодая жена!
Дом криво улыбнулась. Не дождетесь, монсеньор!
Послышался звон шпор, и маркиз , не закрыв  плотно дверь, отошел в глубину комнаты.
Но у Доминик был тонкий слух,и , хотя мужчины говорили негромко, она слышала каждое их слово.
--Что мои оруженосцы?—продожая одеваться, спросил Черная Роза.
--Граф разместил их в нижней комнате донжона…Жан-Жака осмотрел капеллан Руссильона,--кажется, священник у них в замке и за врача,--и сказал, что ничего серьезного нет, правда, крови вытекло порядком…
--Кровопускание Жан-Жаку полезно; уж слишком он горяч и задирист, этот юный  парижский петушок!
--Он страдает, похоже, не от боли в ране, а от смертельно уязвленного самолюбия…Над ним одержала верх девчонка! Для сына графа де Сю это страшное унижение!...А Жерар де Парди трясется от страха из-за твоего знамени, которое растоптала эта же девица!..Вот,наверное, было зрелище!—весело сказал де Брие.
Доминик ожидала, что сейчас Черная Роза разъярится, заскрежещет зубами или разразится страшными проклятьями в её адрес,--ведь рыцарское знамя было знаком доблести и чести, и почиталось как святыня,--но вместо всего этого герцог искренне расхохотался.
--Анри! Я давно уже так не смеялся! Эта девочка—просто ураган! За какие-нибудь полчаса она умудрилась растоптать мой стяг, ранить моего оруженосца и, наконец, люнуть мне самому чуть не в лицо! Кровь Христова! Если бы это был мужчина—он не прожил бы и трех минут! Рыжая бестия!..А как она сражалась! Как ускользнула из-под венецианского удара! А ведь Жан-Жак очень неплохо фехтует, и я сам кое-чему его научил…Чтобы какая –то девчонка так владела мечом!..
Дом вся обратилась в слух. Похвала герцога её фехтовальному мастерству ,помимо ее воли, приятным теплом разлилась по телу.
--Хотел бы я это видеть, --промолвил маркиз.—Вот с такой женой  ты бы точно не соскучился!
--Что ты говоришь, Анри? Она меня ненавидит,--так, что даже не пытается скрыть это! От такой чертовки можно ждать чего угодно—яд в кубок с вином  или кинжал в грудь в первую брачную ночь!
«Да, ты прав»,--подумала Дом, невольно сжав  рукоять стилета.
--О, такая женщина, монсеньор, умеет  и ненавидеть, и любить…Надо только суметь разгадать её и направить  чувство в нужное русло,--и самая жгучая неприязнь превратится в столь же пылкую любовь!
--Или наоборот,--мрачно произнес Черная Роза.
--Ты о Бланш?
--Да…Разве её необузданная и дикая страсть не истерзала меня? Она  как пожар, оставивший за собой мертвое пепелище…
«Кто такая эта Бланш?.. Наверное, одна из его мерзких женщин…--с отвращением решила Доминик. Хотя она легко могла незаметно покинуть свое укрытие и убежать,--тем более, что уже поняла, что не сможет совершить задуманное ею,--она не собиралась делать этого. Конечно, знала Дом и то, что подслушивать очень нехорошо, но разговор за дверью становился все интереснее…
--Но там,где по земле прошел огонь,трава  вырастает ещё гуще и сочнее, чем прежде,--сказал маркиз.— Так  и ты возродишься к новой жизни!
--Надеюсь…Но мне не хочется больше ни пылких страстей, ни юношеских безумств. Сейчас  я предпочитаю ровную привязанность, уважение, взаимопонимание. Я хочу мира и спокойствия, Анри. Война бесконечно  утомила меня, мне надоело спать и есть в седле, неделями не снимая  с себя лат; мне осточертели ханжеские проповеди отцов-инквизиторов, оправдывющие пытки и сожжение еретиков-катаров…А больше всего мне ненавистен Монфор, эта бездушная  жадная скотина, похваляющаяся своими насилиями и грабежами, как самыми блистательными победами!
« Он лжет даже своему другу,»--с презрением  сказала себе Дом.
--Будьте осторожны в выражениях, монсеньор,--переходя на «вы», тревожно промолвил де Брие.—Не забывайте: инквизиция не дремлет! А Монфор, как вам известно, послан в Лангедок  не Людовиком, как вы, а самим Папой, освятившим его миссию как Крестовый поход против еретиков…Вспомните и о позорной участи  графа Раймонда Тулузского, обвиненного в пособничестве альбигойцам и распространении ереси; в Сен-Жиле его, обнаженного по пояс, били плетьми на городской площади, как жалкого раба…Я боюсь за вас; боюсь, что и ваш кузен, король Людовик, не сможет защитить вас , если обнаружатся ваши мысли…и, что еще опаснее—ваши деяния!
  Доминик затаила дыхание. О чем  говорит этот Анри? Какие такие деяния совершил Черная Роза?
Но герцог решил сменить тему разговора.
--Не  будем об этом сейчас.У нас впереди куда более радостное событие—моя свадьба. Так поговорим лучше о моей невесте…Как ты думаешь—она тоже ненавидит меня, как та девчонка?
--Что тут можно сказать, монсеньор? Она выгдядит тихой, кроткой  и застенчивой; к тому же это Евангелие и крест на груди…Я бы не хотел иметь такую набожную жену, клянусь честью!.. Конечно, моя Розамонда тоже скромна и тиха; но эта—просто настоящая монашка!
--Что ж, возможно, ей удастся замолить мои грехи…Я вижу в приказе короля и в выборе графа Руссильона божественный промысел, Анри! Неужели за годы страданий я не заслужил , наконец, тихого семейного счастья? С этой  девушкой  меня соединяет сам Господь! И,если даже сейчас она ненавидит меня,--клянусь, я сделаю все, что  в моих силах, чтобы растопить эту ненависть, сделаю все, чтобы она меня полюбила!
--У тебя впереди всего одна ночь…а потом вы расстанетесь и, может быть, надолго…
--Но не навсегда! И даже  одна эта ночь должна изменить мнение моей невесты обо мне…Кем она меня считает? Дьяволом во плоти, чудовищем без души и сердца? Она вся  сжимается от страха, когда  думает, что ночью ей придется остаться со мной наедине…Но она увидит, что я не таков, как говорят ! Я буду нежен, буду ласков и осторожен…
--Она, конечно, девственница…Тебе будет нелегко  преодолеть её страх, робость, стыдливость…
--Я не буду торопиться! Анри! Я никогда не брал женщин силой; а ведь это моя жена, и если я поспешу или причиню ей слишком сильную боль, то и  потеряю её доверие, и у неё может возникнуть отвращение к таинству любви…
--Что же ты сделаешь?
--Когда-то мы с принцем Людовиком ездили на Кипр. Там я познакомился с одним  знатным арабским шейхом. Ему было уже за шестьдесят, но у него было тридцать юных жен и, говорят, ни одна из них не была обделена его вниманием…Он сказал мне следующее: «Женщина подобна сосуду, в котором не видно дна…Если ты будешь тороплив, вливая в неё свою страсть, то вся вода вытечет из неё, как из Пифагоровой чаши, и ты не сможешь напиться.. Но, если ты будешь осторожен и будешь наполнять её влагой медленно и постепенно, то  наградою тебе послужит полный сосуд, из которого ты сможешь утолять свою жажду долгие-долгие годы»…Поэтому  за ужином  я дам моей жене выпить немного вина,--чтобы у неё  чуть-чуть  закружилась голова…Когда мы войдем в спальню, мы начнем раздевать друг друга—очень медленно, чтобы  не испугать её и дать ей привыкнуть к виду  моего обнаженного тела. Затем я положу её на постель—и начну целовать…Я начну целовать её с кончиков пальцев на ногах, постепенно поднимаясь все выше  по её нагому телу; я исследую языком и губами каждую ложбинку и впадинку…Сначала она замрет в испуге и оцепенении, но постепенно тело её расслабится  и начнет отвечать на мои ласки, с изумлением и  восторгом , по-новому ощущая себя; и мы пустимся вместе в это сладостное путешествие…Я буду  как первооткрыватель неизведанной девственной земли, исследующий самые затаенные её уголки…и, когда я доберусь до груди, а затем до шеи, и прильну к бешено  бьющейся на ней  жилке, моя жена уже будет извиваться подо мной , дрожа от неведомых для неё ощущений…Я хочу, чтоб её бледные щеки раскраснелись, а опущенные долу глаза широко открылись—и засияли, как две синие звезды…Чтобы она изгибалась и  трепетала, как цветок , попавший под сильный, но живительный дождь…Чтобы её руки сами притянули мою голову к её голове, мои губы—к её полуоткрытым устам, с которых будут срываться сладострастные стоны …И—только когда она сама взмолится—возьми меня!—я сделаю это…
Доминик не понимала, что с ней…Возможно, виною всему был его голос—низкий и чувственный; но, слушая Черную Розу, она так ясно представляла себе  всё то, что он описывал,--как будто все это он проделывал с ней самой…Её сознание раздвоилось, словно она была с ним , в спальне, и лежала обнаженная , а он целовал и ласкал её…И,когда она очнулась, то обнаружила, что стоит, бессильно прислонившись к стене, тяжело дыша ,и щеки её горят, как в лихорадке….
Похоже, де Брие тоже заворожил рассказ герцога. Какое-то время он молчал, но затем произнес:
--Уверен, что так все и будет, монсеньор! Кто посмеет усомниться в вашем знании искусства  любви, так же как и в искусстве фехтования!
--Пойдем,Анри,--отвечал Черная Роза.—Мы и так заговорились…Навестим моих оруженосцев, а затем посмотрим лошадей…
Дом вжалась в стену. Мужчины вышли из комнаты и, захлопнув дверь, направились по коридору к выходу, не заметив её.

Клэр, постараюсь объяснить. Было придумано начало (свадьба героини по приказу короля, с человеком, о котором она думала , что он чудовище и насильник, и во время войны зверства чинил). Что действие будет происходить во Франции, было однозначно, я ее люблю. Стала искать, какие войны происходили во Франции--хотелось ближе к временам "плаща и шпаги". И ничего подходящего я не обнаружила. Тогда и остановилась на Альбигойских войнах. Но, если бы был выбор, рыцарское время бы не взяла.
Что получилось--судить не мне, а читателям.
Хотя , мне кажется, не так все плохо.   Надеюсь.

Дотошествуй, не возражаю. 
Это просто  речевой оборот.