Привет, форумчане и форумчанки! 
Прежде всего - всех с наступившим Новым Годом! Всем счастья, любви, здоровья!
Начала писать роман (надеюсь, будет малышка, но это как получится, пока не знаю, да и закончу ли, бог его знает).
Хотелось бы понять, что получается, но сейчас у меня, увы, нет беты, и потому мучаюсь сомнениями. Грамматические ошибки не очень интересуют, хотя, если они есть, конечно, буду исправлять. Больше - просто связность текста, нет ли бессмыслиц и путаниц, сохраняется ли интрига, раскрыты ли характеры (с этим особенно туго).
Буду благодарна всем за помощь и поддержку.
Маленькое предупреждение: роман не современный, это понятно из названия, но он не претендует на историчность, время весьма условное (век 11-12), место действия - Англия. В общем, что-то типа любимого мною в детстве "Айвенго", можно даже считать сей опус фантастикой... В общем, пробный шар)
Глава первая
- Миледи, и каково будет ваше решение?
Леди Абигайль Эштон, баронесса Карлайл, вздохнула, подняла глаза на стоявшую перед ней пожилую женщину.
- Что я могу, Сара? Сам король зовет меня. Я обязана ехать.
Сара, экономка и домоправительница замка, служившая много лет верой-правдой покойному барону Карлайлу, и теперь продолжавшая с не меньшим усердием служить его невестке, покачала головой:
- Ох, миледи, чует мое сердце: не к добру это приглашение.
Абигайль была полностью согласна с нею. Не к добру. Шесть лет она жила тихой мирной жизнью, ухаживая за больным свекром, воспитывая сына... И все это время она молилась и надеялась, что о ней никто никогда не вспомнит, что она навсегда останется жить в замке Карлайл, посвятив себя своему ребенку и заботам о своих домочадцах и слугах.
Но, как ни далеко был замок от столицы, слухи долетали и до него. Что новый король, желая упрочить свою власть, приблизил к себе ненавистных для саксов норманнов, что раздает им земли и титулы, что женит самых верных своих французских рыцарей на знатных саксонских девушках...
Леди Абигайль Эштон снова вздохнула. Она была вдовой, и притом очень небедной вдовой. Ее покойному свекру, а ныне - ей принадлежали обширные и плодородные земли и леса. Лакомый кусок для любого. А уж для жадных норманнов – и подавно. Если даже король и королева забыли о ней – наверняка нашелся кто-то, кто вспомнил о богатом замке Карлайл и о живущей в нем молодой вдове...
Абигайль взяла отполированное серебряное зеркало и, с тоскою глядя в него, поправила черную головную накидку. Неужели совсем скоро ей придется сменить свой вдовий траур на куда более пышный свадебный наряд?.. Молодая женщина вздрогнула и выронила зеркало из вдруг онемевших пальцев. Холод сковал тело, стало трудно дышать, она открыла рот, хватая воздух, судорожно, как вытащенная из воды рыба.
- Что с вами, миледи? – Испуганный голос Сары донесся будто издалека.
- Н-ничего. Г-голова закружилась. Сейчас пройдет. – Собственный голос тоже был далеким, слабым и тихим. Абигайль закрыла глаза, борясь с приступом страха. Наконец, холод отступил, дыхание выровнялось. Господи всемогущий, если даже одна мысль о свадьбе внушает такой ужас, что же будет дальше??
Нет, нет, не думать об этом. Быть может, король зовет ее в Лондон совсем по другой причине? И дело вовсе не в том, что ей грозит второе замужество? В конце концов, она вдова, у нее есть сын... Она не так юна... да и не слишком красива. Разве в Англии мало молодых невинных девушек, красивых, богатых и с приданым? Вот пусть они и выходят за норманнских собак. Она, Абигайль, не окажется в их числе!
Но она знала: иного объяснения письму короля с приглашением приехать ко двору нет. Государь нашел для нее нового мужа. Новый муж... Снова все сжалось внутри, но теперь уже и по другой причине.
Дик... Ее сын, ее единственный ребенок. Для него замужество матери будет страшным потрясением. Она так оберегала его, так старалась защитить... Дикки тяжело перенес смерть любимого деда, до сих пор не оправился; что же будет, если в замке появится незнакомый мужчина, новый мамин муж – да еще и норманн? Он будет говорить на грубом чужом языке, он заведет в Карлайле свои порядки... Неизвестно, как он станет относиться к Абигайль; но он, конечно, потребует, чтобы ее сын называл его отцом, причем наверняка не станет испытывать к чужому ребенку никаких чувств. К тому же, Дикки ненавидит норманнов, ведь ему так часто рассказывали, как его отец погиб от их рук...
Абигайль судорожно сглотнула. В ней проснулось острое желание увидеть и обнять сына.
- Сара, где Ричард? – спросила она севшим голосом.
- Где-нибудь во дворе. Я приведу его, если желаете, миледи.
- Да. Желаю... И вели начать сборы, Сара.
- Немедленно, госпожа. Сколько служанок вы изволите взять с собою в Лондон?
- Еще не знаю... Трех-четырех, полагаю, хватит.
- А сколько слуг для охраны?
Что-то в голосе Сары заставило Абигайль почувствовать неладное.
- Человек десять. До столицы не близко, мало ли что может случиться в дороге.
- Сэр Лайонел Мэтлок... тоже поедет с вами, миледи?
Так вот в чем дело. Абигайль ощутила, как кровь приливает к щекам, и в досаде прикусила нижнюю губу. Нет, конечно, она знала, что старая домоправительница о многом догадывается... Но никогда та столь явно не позволяла себе столь откровенные намеки.
- Нет. Он останется в замке. – Она постаралась сказать это твердо, как будто дело было решено бесповоротно. Но она прекрасно знала: если Лайонел захочет, он поедет. И глупо даже думать «если». Захочет наверняка...
Экономка, присев, вышла. А Абигайль поднялась на открытую галерею и посмотрела вниз. Зеленые поля за стенами замка, извивающаяся среди них голубая лента реки, окаймленной раскидистыми деревьями, - эти мирные картины всегда вызывали в ней чувство радости и умиротворения. Но сейчас молодая женщина не видела всей этой красоты и не восхищалась ею.
«Меня выдадут замуж... За норманна... У Дика будет отчим... Наша жизнь будет погублена... Всё кончено... Всё...» - стучало в ее голове отчаянным набатом.
Как избежать готовящейся для нее участи? Кинуться в ноги королю и королеве, молить их сжалиться над ней? О, Абигайль готова была отказаться от всех своих богатств, лишь бы не выходить замуж. «Я бы отдала все: замок, земли, леса, - да, пусть всё приданое моего сына ушло бы в жадные руки какого-нибудь норманнского пса, - но сохранила бы себе и Дикки свободу. Мне ничего не нужно: маленький домик, полоска земли, - и мы с моим мальчиком зажили бы счастливо... Увы! Об этом остается только мечтать... Да и то недолго».
- Миледи.
Красивый низкий голос был негромок, но заставил Абигайль вздрогнуть. Она знала, что он придет... Она постаралась взять себя в руки и повернулась, надев на лицо маску непроницаемого спокойствия, которого вовсе не чувствовала.
- Сэр Лайонел.
Он был гораздо выше ее, и ей пришлось откинуть голову назад, чтоб взглянуть в его глаза, - впрочем, еще и потому, что он подошел слишком близко. Эти синие глаза под неправдоподобно длинными золотистыми ресницами... Эти кудри, в которых, казалось, запутались лучи солнца... Настоящий сказочный красавец; не верилось, что шесть лет назад он был всего лишь долговязым тщедушным мальчишкой. К тому же, смертельно напуганным и зареванным. Они оба – и он, и Абигайль, - были тогда перепуганными несчастными подростками... Которых неожиданно и жестоко вырвали из детства.
О, эти воспоминания о прошлом... Они неудержимо тянули за собой многое другое, и Абигайль усилием воли подавила их.
- Миледи, Сара сказала, что вы не собираетесь брать меня с собой в Лондон.
Да, Лайонел стал настоящим мужчиной, но в голосе его порой все еще прорывались капризно-ребяческие нотки. Казалось – вот сейчас он затопает ногами, как делают дети, когда им в чем-то отказывают.
- Это верно. Вы останетесь в Карлайле, сэр. Мой замок нуждается в вас, как в храбром и достойном рыцаре. – Но сейчас его невозможно было обмануть даже этой лестью, - хотя обычно он был весьма падок на нее. Его пшеничного цвета брови сошлись на переносице. Синие глаза слегка сощурились. Абигайль изо всех сил постаралась не выдавать себя и твердо – или почти твердо - добавила: - Такова моя воля.
- Ваша воля, миледи? – Он и впрямь топнул ногой, глаза стали почти черными от гнева. – В таком случае, измените вашу волю. Я еду с вами.
- Сэр Лайонел... – Голос сел, выдавая ее.
Его лицо приблизилось так, что кончики носа его и Абигайль почти соприкоснулись.
- Миледи, я еду с вами. Я нужен вам... гораздо больше, чем этому замку. – От его вкрадчивого шепота по ее телу побежали холодные мурашки. - И вам это прекрасно известно. И мне... Нам обоим известно друг о друге многое, миледи. Слишком многое, чтобы мы могли разлучиться.
Она быстро отстранилась, тяжело дыша. Предчувствия не обманули ее: он победил, и ей придется взять его с собой.
- Ну, хорошо. Так и быть, сэр Лайонел. Вы поедете с нами.
Его глаза посветлели, вспыхнули нескрываемым триумфом.
- Вы так добры, миледи. Благодарю вас за ваше благоволение к моей скромной особе. – Он поднял руку и хотел коснуться лица Абигайль, но она не позволила ему этого, резко отвернувшись и бросив холодным тоном:
- Ступайте и готовьтесь к отъезду, сэр рыцарь. Мы отправимся в дорогу завтра на рассвете.
- Как вам будет угодно... Абигайль.
Она кусала губы. «Я не могу противостоять ему. Однако я должна, обязана поставить его на место, раз и навсегда! Но как, как?»
Шаги на лестнице оборвали ее лихорадочные размышления. Она обернулась. На галерее появилась Сара, она вела за руку Дика. Пятилетний сын Абигайль шел, низко опустив голову, темные волосы его были всклокочены, рукав куртки разодран. Когда домоправительница подвела его ближе, он поднял голову, и мать увидела, что на скуле сына расплывается большой синяк.
- Дикки! – ахнула Абигайль, бросаясь к ребенку и прижимая его к себе. – Господь всемогущий! Что случилось, Сара?
- Как всегда, миледи. Подрался с мальчишками во дворе.
- Зачем, зачем ты лезешь к ним, Дик? – тормошила Абигайль сына. – Сколько раз тебе говорила: не подходи к ним. Играй со мной, со служанками... Кто тебя ударил? Кто куртку разорвал?.. Джереми? Хью?
- Кажется, это снова был Хью, - сказала Сара. – Он самый драчливый.
- Так больше не может продолжаться! – вскочила Абигайль. – Сара, пусть этого мерзкого мальчишку выпорют! Прямо здесь, во дворе!
Но тут Дик вцепился в ее руку и начал отчаянно трясти.
- Что? Это был не Хью? – спросила его мать.
Дик замотал головой.
- Тогда кто?
Снова быстрое мотание головой.
- Дикки! Ты хочешь сказать, что никто тебя не обижал?
Энергичный кивок. Абигайль вздохнула.
- Хочешь сказать, что не надо никого наказывать?
Еще один кивок, более энергичный.
- Мастер Ричард, миледи, наверное, боится, что выпоротый мальчишка озлобится и как следует отдубасит его, - вмешался молча наблюдавший эту сценку Лайонел. Дик бросил на рыцаря исподлобья злобный взгляд. Лайонел ответил насмешливой улыбкой. Абигайль, которая заметила всё, сухо сказала:
- Сэр Лайонел, я велела вам отправляться к себе и начать сборы.
- Уже иду, миледи. – Рыцарь нарочито низко поклонился и направился к лестнице.
- Сара, пойди, умой Дика и переодень его, - обратилась к экономке Абигайль. – И пусть на кухне Мэри сделает примочку для его щеки.
- Слушаюсь.
Мать поцеловала Дика, - он неохотно позволил эту маленькую нежность, - и Сара увела его. Абигайль наконец осталась одна. Она опустилась на одну из каменных скамей и глубоко задумалась.
Лайонел... Он уехал из Карлайла почти сразу после рождения ее сына; его отъезд больше походил на бегство, но это не удивило Абигайль. Она знала, что заставило его уехать... Она и сама порой хотела все бросить и сбежать. Если б не Дик, возможно, она так бы и сделала...
Он вернулся полгода назад, - вернулся рыцарем, которому сам король на поле брани вручил золотые шпоры и препоясал мечом. Но Лайонел не получил ни земель, ни титула; он остался простым безземельным рыцарем, и вернулся туда, где родился и вырос, - в Карлайл.
Лайонел был внебрачным ребенком сэра Вильяма, барона Карлайла. Но у старика был сын и наследник, и бастарду не на что было надеяться, пока законнорожденный брат не погиб.
И, если б не Дикки, возможно, барон и сделал бы Лайонела наследником. Во всяком случае, сэр Вильям признал его своим сыном. Но, когда Абигайль родила старику внука, все решилось бесповоротно: Дик стал отрадой и гордостью барона Карлайла. А Лайонелу не досталось ничего...
...Поначалу Абигайль даже обрадовалась возвращению Лайонела. Ее свекор был уже совсем плох; ее сыну не позволяли больше входить в комнату старого барона. А дедушка был единственный мужчина в замке, - мать и служанки были не в счет, - который всегда готов был поддержать Дика, помочь ему, поиграть с ним. Дед не смеялся над ним и не дразнил, - как поступали мальчишки, сыновья слуг, к которым Дик тянулся, как к сверстникам.
...Абигайль понадеялась, что Лайонел станет для ее сына другом, что сможет заменить умирающего деда. И в самом деле: мужественная красота молодого рыцаря, звон его золотых шпор по каменным плитам замка, - все это зачаровало Дикки. Он, будто щенок на поводке, ходил за новоприбывшим по пятам, заворожено слушая его голос, стараясь подражать всем его движениям, мечтая коснуться хотя бы края его вышитого алого плаща или кончика ножен меча.
Но Лайонел словно не замечал этого детского восторга. Он полностью игнорировал Дика; а затем, после смерти старого барона, стало еще хуже: Лайонел перестал скрывать свое презрение к мальчику и начал откровенно насмехаться над ним.
И Дик, который всегда очень остро чувствовал отношение к себе окружающих, стал избегать молодого прекрасного рыцаря, который оказался таким жестоким...
Абигайль же знала, что отношение Лайонела к ее сыну вызвано не только физическим недостатком ребенка, но и иной причиной. И она не могла заставить рыцаря относиться к Дикки иначе. Не могла поставить его на место; впрочем, как и во всем остальном...
Абигайль с глубоким вздохом поднялась со скамьи и медленно направилась по лестнице вниз. У нее было много дел.
Но, спускаясь по ступенькам, она, как всегда, не удержалась и бросила взгляд на окна башни напротив; они до сих пор были завешаны черным. То были окна спальни ее покойного свекра. И, как всегда, невыносимые угрызения совести охватили ее.
«Вы там, где вам открыты все дела и мысли оставшихся в этом мире... Вместе с вашим сыном... И вам обоим должно быть известно, что я не хотела обманывать вас, сэр Вильям... Что сделала то, что сделала, не из корысти и не по злому умыслу... А от безысходности, страха и отчаяния... Простите ли вы меня? Вы знаете, что я ежедневно молю вас о прощении. Смогу ли я выпросить его у вас, сумею ли вызвать хоть немного сострадания к себе и к моему бедному Дику?» - И, тоже как всегда - эта вечная мысль: «Не за мой ли тяжкий грех страдает мой сын? Но он невинное дитя! Пусть я одна страдаю, пусть божье наказание обрушится на меня; но не на него!"
Слезы выступили на глазах Абигайль. Слишком многое навалилось на нее сегодня: письмо короля; Лайонел и невозможность противостоять ему; очередная драка Дикки с мальчишками... И - ужас перед приближающимся решением своей участи. Повторное замужество... Ее выдадут за норманна... Боже, как вынести все это??
Абигайль быстро стерла соленые капли с ресниц рукавом и, прикусив до боли губы, поспешила вниз. Она не должна показываться перед челядью в слезах. Она обязана не терять лицо; обязана, несмотря ни на что, держаться со спокойным достоинством, подобающим леди Эштон, баронессе, хозяйке замка Карлайл!
...Один и тот же кошмар. Она лежит на спине, и ее волокут за волосы по каменным плитам. Она кричит от боли и быстро перебирает ногами, стараясь хоть немного поспеть за своими мучителями и облегчить страдания. Кажется, сейчас волосы с треском оторвутся от черепа... Боже милостивый, как больно... и как страшно!!
Всполохи пламени, дым, чад. Крики людей: одни стонут, выкрикивают проклятья, хрипят, другие торжествующе вопят. Ржание лошадей... Треск выламываемых дверей... Тяжелый топот ног - везде, всюду... Лязг лат и оружия...
Замок взят и отдан на разграбление победителям. Последних защитников павшей твердыни приканчивают во дворе. Хруст костей, чавканье врезающейся в беззащитную плоть стали... Стенания, мольбы о пощаде и - чужая, непривычная и, оттого еще более страшная, речь. И - жуткие по контрасту с криками убиваемых - взрывы пьяного хохота, визг насилуемых женщин...
Норманны!..
Она не успела убежать. Утром голубь принес записку от Родерика: я еду к тебе, со мной много людей, я буду охранять тебя, жди меня. Это письмо заставило ее забыть о надвигающихся врагах: Родерик едет, он, конечно, не позволит ни одному норманнскому псу даже близко подойти к замку!
Но Родерик не приехал. Не успел. Норманны нагрянули раньше, чем их ждали. И их было больше, гораздо больше, чем думали защитники замка...
Грязное платье кухарки из грубого полотна и передник с большим карманом, - вот вся ее одежда. В кармане - отцовский кинжал, единственное оружие. Но бесполезно пускать клинок в ход, когда тебя тащат за волосы, да еще двое здоровенных воинов в полном вооружении. Она ничего не может сделать. Она понимает, какая участь ее ожидает, и то кричит, то подвывает в отчаянии и ужасе. Родерик! Где ты? Почему ты не приехал, не спас замок и всех нас, как обещал?..
Тяжелая дубовая, обитая кованым железом, дверь отворяется, и ее втаскивают в комнату, которая ей очень хорошо знакома. Именно сюда, в эту опочивальню, она и стремилась проникнуть, - ибо здесь, под шкурой медведя, расстеленной на полу у камина, находится люк. А под люком - лестница, спускающаяся к подземному ходу, ведущему из замка в лес...
Она не была здесь очень давно, три года; но здесь ничего не изменилось: огромная кровать темного дуба в глубоком алькове; вытканные красивыми рисунками, которые она так любила разглядывать в детстве, ковры на стенах; необъятных размеров камин, в котором легко помещалось целое дерево...
Камин и сейчас растоплен, и в нем трещат поленья; все осталось прежним... за исключением одного: того, кто сидит на кровати. Это мужчина. Он полуобнажен. Голова его в густой тени. Лицо как будто сплошь заросло густой темной бородой. Его тень падает на стену, и оттого он кажется еще огромнее и страшнее.
Впрочем, пленнице и не дают разглядеть его. Она успевает заметить лишь, когда ее швыряют на выстланный тростником пол, что на сундуке в изножье кровати сложены снятые латы и шлем, и на них выгравирован летящий ворон...
Именно этого мне и хотелось, чтобы понять, куда и как плыть и плыть ли вообще. 
). В принципе, согласна с тобой. Как ты думаешь, если разбить на две главы, читателю станет легче? Или попробовать оставить как есть? Может, путаница в процессе исчезнет, а в головах читателей все устаканится? Инфы, и побочной, действительно, много, но она нужна, так как хочется написать малышку, и потому приходится втискивать много чего в небольшой формат.
Не считаю таким уж жутким штампом, это удобно, к тому же, человеку, особенно женщине, свойственно подолгу себя разглядывать в зеркале... Почему бы автору этим не воспользоваться?
Это можно проредить, если так бросается в глаза и раздражает. 
