Книжные страсти

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Книжные страсти » Рассказы и Стихи » Volver. Возвращение - "Флорентийка" Ж.БенцониФьора Тинувиэль автор Пэй


Volver. Возвращение - "Флорентийка" Ж.БенцониФьора Тинувиэль автор Пэй

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

https://ficbook.net/readfic/8415069/all … ts-content
Фьора Тинувиэль
автор
Пэйринг и персонажи:
Филипп де Селонже/Фьора Бельтрами, Лоренца-Мария, Филипп де Селонже, Флоран, Хатун, Леонарда
Размер:
9 страниц, 2 части
Жанры:
AU
Hurt/Comfort
Ангст
Драма
Исторические эпохи
Повседневность
Пропущенная сцена
Психология
Романтика
Предупреждения:
Нежелательная беременность
ООС
Отклонения от канона
Проблемы доверия
Психологические травмы
Серая мораль
География и этносы:
Франция
Исторические периоды и события:
XV век
Ренессанс
Средневековье
Отношения:
ER
Воссоединение
Измена
Любовь/Ненависть
От нездоровых отношений к здоровым
Примирение
Семьи
Сложные отношения
Ссоры / Конфликты
Ухудшение отношений
Свободная форма:
Бастарды
Возвращение
Прощение
Разочарования
Тропы:
Становление героя
Формат:
Повествование от первого лица
Описание:
Фьора де Селонже узнает, что на самом деле её муж не погиб на плахе, а сбежал из королевской тюрьмы. Она рвёт все отношения со своим бывшим любовником Лоренцо Медичи, прозванным Великолепным. Но, вернувшись домой, Фьора узнает, что ждёт ребёнка... А тут возможная перспектива скорого возвращения мужа из мест, не столь отдалённых... Но Фьора решила не скрываться, а самой честно сознаться во всём своему супругу...
Посвящение:
Всем поклонникам творчества Жюльетты Бенцони, моим читателям и любимому автору, так вдохновившей меня на создание фэндома по "Флорентийке".
Примечания:
Писалось в далёком 2012 году. Или вначале года 2013. Не помню даже точно сама.

https://ficbook.net/readfic/10432073 - можно считать предысторией этого фанфика.

0

2

Pov. Фьора
6 июля 2019, 20:30
Ливень, яростной дробью стучащий по стеклу, усугубляет моё и без того подавленное настроение. Хотя подавленное — мягко сказано. Я не просто подавлена. Я чувствую себя так, словно из меня вытрясли душу, предварительно утыкав раскалёнными булавками сердце. Такое разбитое и угнетённое состояние, будто по мне промчалась целая конница и проехалась целая процессия повозок.
В кроватке мирно спит и тихонечко сопит мой сын, мой Филипп… Два года уже мальчику, а он никогда не видел своего отца.

Конечно, для доблестного рыцаря и воина Филиппа де Селонже принцесса Мария Бургундская дороже, чем его собственные жена и сын, который об отце только из моих рассказов перед сном знает!
Боже, сколько же я не видела своего супруга! Сколько времени прошло после той самой ночи в Нанси, дома у Николь и Жоржа Маркес, когда я практически сбежала от мужа, пригрозив разводом… Как глупо я себя повела тогда! Надо было не самой убегать от Филиппа, завернувшись в одеяло, а как раз Филиппа в одном одеяле выгонять, перед этим выкинув из окна его вещи. Пусть бы позлился, собирая все свои пожитки, под окном!
Но угроза аннулировать брак, как раз из-за того, что мой муж страстно горел желанием воевать за освобождение Бургундии и за принцессу Марию, так и осталась лишь угрозой.
Прожив в Рабодьере не столь уж долгое время, я узнала, что жду ребёнка от любимого человека… Боже, как же я была тогда счастлива!

«Теперь-то граф де Селонже точно за ум возьмётся! — думала я, торжествуя. — Или он живёт со мной и нашим сыном, или я его к ребёнку на километр не подпущу, если Филипп и дальше будет сражаться за то, чего уже нет. Мария Бургундская невеста Максимилиана Габсбургского, так что ни о какой независимости Бургундии она и не думала радеть».

Мне вспомнилась та ночь в Нанси: пылкие поцелуи и объятия, пьянящие ласки, упоительное чувство близости и единства… Да, всё произошло в ту ночь…
Мне надо было быть тактичнее, но что толку в поздних сожалениях?
Я же не обладаю даром поворачивать время вспять.
И вот король Франции Людовик Xi присылает мне письмо, в котором сообщает, что он разыскал с помощью своих преданных людей моего мужа, что скоро мой супруг, мой Филипп, будет дома!
Вроде бы я должна радоваться тому, что спустя столько лет разлуки, я наконец-то увижу своего мужа, которого столько оплакивала, считая погибшим на плахе…

Но к чувству радости примешивались горечь, вина, стыд и раскаяние, страх… Как мне теперь смотреть мужу в глаза, когда у меня на руках спит моя маленькая дочка, закутанная в одеяльце, моя Лоренца-Мария, ни в чём неповинное последствие моей связи с Лоренцо Медичи? Пусть я неверная жена, прелюбодейка, адюльтерщица. Называйте меня, как угодно, но я не кукушка!
Я мать, а Лоренца — мой ребёнок! Пусть я родила её не от законного супруга, пусть она незаконнорожденная, но я не могу от неё отказаться… Нет, как бы ни была тяжела моя вина, но мой ребёнок… Причём тут моя дочь?!.. Это я виновата, это я искала утешения в объятиях Лоренцо Медичи, чтобы забыться! Спрашивайте с меня, но не с моей дочери, которая не несёт ответственности за все мои ошибки, заблуждения, все мои грехи… Она невинное дитя… Нельзя наказывать дочь за грехи матери… Нельзя…
Если так хочется, выкрикивайте обвинения и проклятия в мою сторону, бросьте в меня камень, коли сами без греха. Мне всё равно… Мне всё равно, клеймите меня распутницей, блудницей и дрянью, нареките новой Мессалиной, раз так хочется, только не трогайте мою дочь… Не заставляйте её расплачиваться за всё совершённое мной.

Люди, ведь моя дочь ещё так мала! Ей рано знать печаль жизненных тягот. Пожалуйста, обращайте свои косые и осуждающие взгляды, полные презрения, в мою сторону, но не в её!
Приникнув лбом к холодному оконному стеклу, я прижимала к себе свою дочь, напрягая зрение, и вглядывалась в темноту.

Нет, я не буду врать Филиппу, хоть это и предлагали мне сделать Леонарда, Хатун, Этьен и Перонелла, вместе с Флораном. Лжи от меня мой супруг не услышит! Я буду с ним честной, пускай даже во вред себе.
Не стану я кормить мужа враньём, будто по пути из Рима на меня напали бандиты и усмотрели в этом прекрасную возможность скрасить себе досуг, после чего я и забеременела. Или, к примеру, что меня похитили и удерживали в подвале, во время беспорядков во Флоренции, в связи с провалившимся заговором Пацци.

Я не стану изворачиваться и всячески стремиться обелить себя. Я не отрекусь от своего ребёнка. Если муж не захочет жить со мной после всего, я пойму. Я пойму это по одному его движению, выражению глаз… Если Филипп не захочет больше жить со мной, я не стану его насильно возле себя удерживать. Я люблю его, но и дочь не могу оставить. Пусть в глазах Филиппа я буду тысячу раз изменницей, предательницей и прелюбодейкой, распутницей и гадюкой, но я не брошу Лоренцу. Пусть он со мной делает, что хочет. Я и не пикну. Пусть даёт волю справедливому гневу, кричит, бьёт посуду (или меня), пусть мне голову обреет и в монастырь отошлёт, да что угодно! Я не боюсь… Мне уже ничего не страшно. Мне всё равно…
Мои невесёлые думы прервало недовольное конское ржание, доносящееся с улицы, со стороны конюшни. Я вздрогнула, вскинув голову. Лоренца тихонько заплакала. Чтобы её успокоить, я укачивала её, шептала ей на ушко умильный вздор и гладила по головке, покрытой пока что редкими тёмными волосиками. Касалась губами её маленького лобика и щёчек.

— Моя маленькая, мама с тобой, только не плачь, — прошептала я эти слова скороговоркой ребёнку. — Всё будет хорошо, не плачь… — надо же, говорю своему ребёнку то, во что не верю сама.
Но Лоренца притихла, перестав плакать. Наверно, моё волнение передаётся и ей. Поэтому она капризничала. Пелёнки у неё чистые, кормила я её пять минут назад. Да, это моя тревожность так на ребёнка действует.
— Фьора, — порог моей спальни пересекла Хатун, — Фьора, приехал твой муж…
Хоть моя верная подруга и старалась не терять самообладания, оставаться невозмутимой, но я видела, как ей это тяжело даётся.
— Хатун, не тревожься, — успокаивала я татарку, хотя сама нуждалась в словах поддержки, — всё обойдётся. Не убьёт же меня Филипп, в самом-то деле…
— Фьора, не искушай ты судьбу, — в чёрных глазах Хатун сверкали слёзы, — давай скажем мессиру Филиппу, что Лоренца не твоя дочь, а моя и Флорана.
— Нет, Хатун, я не буду врать. Тогда я упаду в глазах мужа ещё ниже… Где Филипп?
— Ох, Фьора, он в доме. Только вошёл, — качала головой Хатун, сдерживая всхлипы, — хотя бы дай мне её на руки.
— Нет, уж лучше сразу во всём признаюсь, так будет легче, — я тяжко вздохнула, крепче прижав к себе задремавшую Лоренцу. — Ну, моя милая, пойдём, — поцеловав дочь в лобик, я вышла из спальни в сопровождении Хатун и спустилась вниз.

Каждый шаг даётся мне с трудом, будто я каменею. Страх хлипкой дланью сжимает сердце. Напрасно я убеждаю себя в том, что я не боюсь и мне всё безразлично. Мой разум отказывается подчиняться.
Я боялась не столько реакции мужа на мою измену и того, что на руках я держала её последствие, сколько того, что он покинет меня, на этот раз точно навсегда. Я уже чувствовала, как у меня холодеет кровь в жилах, как подкатывает ком к горлу…

0

3

К счастью, Филипп меня пока не видел. Он был занят тем, что снимал с себя плащ и сапоги, стоя ко мне спиной и опираясь рукой о дверной косяк. Одет в серую рубашку, такого же цвета штаны и коричневую тунику, даже не прикрывающую его колени. Мокрые от дождя чёрные волосы всклочены.

Мне вдруг захотелось крепко обнять своего супруга, запустить пальцы в его мокрые густые волосы, прикоснуться губами к его губам, синим от холода…

Под светло-карими глазами тёмные круги, черты такого прекрасного и милого лица заострились, стали жёстче. Сам он похудел, цвет лица стал более бледным.

Да, тяжело ему пришлось. Я могу только догадываться, глядя на мужа, сколько испытаний выпало на его долю…

С Филиппом же были Этьен, Перонелла, Леонарда и Флоран.

Не говоря ни слова, я подошла к бледной Леонарде и уткнулась лицом ей в плечо.

— Господи, наконец-то я дома!.. — услышала я столь родной, низкий хрипловатый голос мужа, но от которого успела начать отвыкать. — Самому не верится… Что ж, я рад вас всех видеть, — Филипп был искренен, говоря эти слова, только ему было сложно выразить все свои эмоции.

Пряча дочь от мужа, я следила за ним краем глаза.

— С приездом Вас, граф, — промолвила Леонарда, поглаживая меня по спине. — Мы все рады Вашему возвращению…

— А я сам-то как рад, — за ответом Филиппа последовала добрая усмешка. — Как же мне всё надоело…

— Охотно верю, — отозвался Этьен, только я уловила в его голосе настороженность. — Добро пожаловать…

— Спасибо, — тут Филипп обернулся и остановил свой взгляд на мне. — Фьора, а ты что в стороне стоишь и молчишь, как будто чужая? Знаешь, а ведь я очень скучал по тебе…

«Господи, помоги мне быть сильной, не дай сломаться, только бы не разрыдаться при нём!» — думала я, до боли прикусив нижнюю губу и опустив голову вниз.

— Фьора, что ты там держишь? — Филипп подошёл ко мне и, слегка сжав моё плечо, развернул к себе.

Выражение радости сошло с его лица, огонь в глазах потух, крылья носа побелели, а губы что-то безмолвно шептали.

— Филипп, я всё могу объяснить, я виновата перед тобой, а не малышка, — единственное, что мне удалось выдавить из себя.

— Что?.. Как?! Фьора, какого чёрта?! — от гневного крика Филиппа проснулась и жалобно заплакала Лоренца, а я торопливо укачивала её, крепко прижимая к себе.

— Филипп, прости, я виновата!.. и очень раскаиваюсь! Правда, прошу тебя, выслушай! — отпрянув от Леонарды, я метнулась в угол, вжимаясь в него спиной и по-прежнему крепко держа в руках плачущего ребёнка, крик которого стал истошным и резал слух. — Тише, маленькая, не плачь, мама с тобой, — шептала я, прерывающимся голосом от подступивших рыданий. — Не бойся.

— Так это правда… — проговорил Филипп, беспокойно меря шагами комнату. — Всё, что о тебе говорили… Это ребёнок Лоренцо? Отвечай же!

Медленно подняв голову, я испуганно смотрела на взбешённого мужа.

— Да, это правда, — проговорила я сипло, — я не вижу смысла лгать, когда и так всё ясно…

— Филипп, только не бейте её! — Флоран подскочил к моему мужу и потянул его за руку в свою сторону. — Донна Фьора совершила неблаговидный поступок, но она раскаивается, то была минутная слабость! Она любит только Вас!

Да, Флоран, спасибо тебе за поддержку и сочувствие! Филипп прямо-таки поверил твоим словам, в мою безграничную любовь к нему, особенно с учётом того, что в моих руках маленькая дочка, доказательство моей измены, минутной слабости, как это назвал Флоран…

— Твоё желание, Флоран, выгородить её понятно, вот только мне, Фьора, слабо верится в твою любовь… — Филипп усмехнулся грустно и со злобой одновременно. — Спасибо тебе, моя милая и прекрасная супруга, за твою верность мне, которую ты не раз доказывала…

Я больше не могла это вынести! Эта злая насмешка надо мной, этот холодный и презрительный взгляд для меня был куда хуже самой грубой брани, самых жестоких побоев… Лучше бы Филипп крушил здесь всё, проклинал меня, оскорблял, но только не этот гнетущий и тяжёлый взгляд… Только не эти холодные слова!

— Спасибо, Фьора, ещё раз, за то, что как могла, хранила мне верность… — подойдя ко мне, по-прежнему сидящей в углу и прижимающей к себе изрядно уставшую от своих криков Лоренцу, Филипп присел на корточки и погладил ребёнка по головке. Затем он встал. — Я буду спать на чердаке. Видеть тебя не хочу после всего, гадюка ты подколодная, а я думал, что тебе можно верить.

— Филипп, прости, прости, — шептала я в горестном бессилии. — Я правда сожалею…

— Фьора, молчи, лучше не попадайся мне на глаза, — бросил мне Филипп, поднимаясь на второй этаж.

Всё ещё не веря в то, что всё закончилось, я поднялась с пола и ушла к себе в спальню, даже не утирая катившихся из глаз по щекам слёз.

Покормив Лоренцу, я уложила её рядом с собой на кровати. Мой сын спал. Это даже хорошо. По крайней мере, он не слышал тех криков внизу…

— Моя родная, — шептала я дочери, — не бойся, ты всегда будешь со мной. Я обещаю.

На губах спящей Лоренцы появилась улыбка. Что ей снится? Что она там видит во сне? О чём она думает?

— Фьора, ты как? — в спальню вошла Леонарда.

— Нормально, — ответила я ей уклончиво. — Всё не так плохо, как я ожидала…

— Боже мой, Фьора, я так испугалась… — пожилая дама приблизилась к кровати и села на край возле меня, поставив подсвечник на тумбочку. — Когда Филипп увидел у тебя на руках ребёнка… До этого момента он выглядел счастливым, но потом так изменился в лице… — Леонарда погладила меня по щеке.

— Леонарда, как он там? — спросила я с тревогой и стыдом, присев рядом с бывшей наставницей и гувернанткой.

— Очень плохо, Фьора. Сидит и мёрзнет на этом чердаке, в окно смотрит и есть отказывается… Говорит, что не голоден, и подавиться не хочет.

— Господи, Леонарда, я ведь сама всё разрушила, сама всё испортила… — Встав с кровати, я порылась в шкафу, ища тёплое одеяло. Поиски увенчались успехом. — Знаешь, Леонарда, я всё-таки поднимусь на чердак.

— Фьора, я не думаю, что это хорошая идея… — Леонарда встала с кровати, взяв меня за локоть. — Твоего мужа лучше оставить сейчас одного.

— Но я не могу его оставить, Леонарда, ведь из-за меня это всё… Прошу тебя, побудь с малышкой, — сказав это, я вышла из спальни, закрыв за собой дверь.

Поднимаясь на чердак, я не могла избавиться от знобящего душу ощущения, что муж и видеть меня не захочет.

Но всё же я, держа в руках одеяло, несмело приблизилась к Филиппу, сидящему на полу по-турецки и читающему Платона при свете луны в прояснившемся ночном небе.

— Зачем пришла? — спросил он меня угрюмо, не отрываясь от чтения.

По моему телу пробежала дрожь, а сердце в груди мучительно сжалось.

— Филипп, ты почему ничего не ешь? Ведь ты проделал такой долгий и трудный путь.

— Спасибо, Фьора, но мне есть совсем не хочется.

— Пожалуйста, пойдём… — Я коснулась его плеча, но он убрал мою руку.

— Мне и на чердаке хорошо.

— Филипп, но на чердаке ведь холодно! — воскликнула я с беспокойством за него. — Принесла тебе тёплое одеяло… — пока Филипп не успел ничего возразить, накинула одеяло ему на плечи.

Он и хотел сказать мне что-то в своём резком тоне, чтобы задеть ещё больнее, но звук так и замер на его устах.

— Спасибо, Фьора, — прошептал он после короткого раздумья, схватив мою ладонь и прижимая её к своей груди, но я, потрясённая таким его поведением, резко высвободила свою руку из его руки и убежала, бросив напоследок смятенный взгляд в его сторону. — Фьора, ты куда? — доносился мне вслед вопрос. — Вернись!

Но я не вернулась. Я хотела только одного: спать! А лучше вообще не просыпаться! Но хватит мечтать.

Я вернулась к себе в комнату и юркнула в кровать, кутаясь в одеяло.

— Ну, что, Фьора? Не кричал он на тебя? — спрашивала Леонарда.

— Ты ещё спроси, не поднимал ли он на меня руку, — обронила я устало. — Я ему одеяло отнесла, а то на чердаке очень холодно.

— Фьора, как же ты и Филипп теперь жить-то будете? Ты понимаешь, что не будет между вами больше тех отношений, какие были до всего того, что произошло?

— А разве что-то было, Леонарда? — отозвалась я грустно. — Остаётся надеяться, что от былого хоть немногое осталось, за что есть смысл бороться… Если есть шанс возродить былую любовь, я его не упущу…

— Думаешь, сразу удастся вернуть любовь мужа? Ты хотя бы докажи мужу, что он может доверять тебе снова, несмотря ни на что…

— Но надежда есть, Леонарда. Он не кричал на меня, не проклинал… Поблагодарил за одеяло, а потом взял мою руку в свою, прижимая к груди… Леонарда, я не верю, что мой муж потерян для меня…

— И что ты будешь делать для возрождения былых чувств?

— Завтра, Леонарда… Я подумаю, что мне делать, завтра… — откинувшись на подушки, я забылась долгим сном.

0

4

Pov. Филипп
6 июля 2019, 20:31
Сидя в кресле и закинув ногу на ногу, я читал Плутарха. Что поделать, невольно стал почитателем его бессмертного гения, живя уже десять с половиной месяцев под одной крышей с Фьорой, которая любит оставлять свои книги на видном месте. На столике, что рядом с креслом, стоит недопитый бокал вина и тарелка с яблоками.
Солнечные лучи, попадая с левой стороны на книгу, обеспечивают вполне хорошее освещение.
Только наслаждаться изысканным слогом и содержанием трудов автора мне не давали.
Мешал некто маленький, очень настойчивый и вредный. Лоренца-Мария или малышка Мари, видно, решила, что моя нога это игрушка! Она постоянно норовила стянуть с моей ноги тапок и лизнуть его языком. Приходилось поминутно отбирать у неё обувь. Тогда этот маленький бесёнок капризно надувал губки и хмурился, тянувшись шустрыми маленькими ручками за тапочками, столь понравившимися ей.
— Мари, угомонись, — бросаю я ей коротко, на что слышу в ответ недовольный визг. — Тапки ты не получишь. Даже не проси.
Ребёнок начинал злиться ещё больше, обхватывая меня за ногу и неловко поднимаясь с пола.
— Мари, я сказал, что ты их не получишь, и точка.
Встав с кресла и кладя Плутарха на столик, я убираю тапочки в шкаф.
— Всё, нет больше тапочек. Я их тебе не дам, потому что ты их в рот тянешь, а они грязные.
Но на неё мало действуют мои слова. Мари начинает заходиться криками, режущими мой слух, словно нож стекло.
— Господи, горе ты моё… — я взял капризничающую девочку на руки и несколько раз покружил её, что ребёнка немного позабавило. — У тебя есть много тряпичных кукол. Сдались тебе эти тапки?
Но Лоренца нахмурила свои бровки и поджала губы, недовольно глядя на меня своими огромными серыми глазами, поморщив маленький носик. Интересно, Фьора в её возрасте была такой же неуправляемой? Точно так же устраивала скандалы и капризничала, когда ей что-то запрещали?

Тут меня точно громом поразило. Я вглядывался в раскрасневшееся личико девочки, обрамлённое чёрными вьющимися волосами. Не понимаю, что питало мою скрытую неприязнь к ребёнку, ни в чём не виноватому? Да, она мне не дочь, рождена своей матерью от другого… Но что-то всё равно меня изнутри грызло и не отпускало.
Я ненавидел свою жену за то, что сам невольно толкнул её на адюльтер. Я настраивал самого себя против малышки лишь потому, что не был ей отцом. Я ощущал свою вину перед Фьорой и крохой, которую мысленно обвинял в дурных поступках её матери. Я испытывал ненависть даже к самому себе за всё, совершённое Фьорой, которая всего лишь платила мне той же монетой, что и я. Кондотьер Кампобассо, Лоренцо Медичи… Она никогда не думала головой, стремясь посильнее мне досадить. А потом разгребает последствия своих необдуманных поступков.

Пусть я и ненавидел жену, но не потерял к ней уважения. Хуже всего, что эта ненависть не вытеснила любви к ней…
Да, Фьора совершила ужасный поступок. Один раз измену можно простить, но стоит ли прощать второй раз? Наверно, если впредь такого не случится, и она раскаялась.
К тому же моя жена мне не врала. Она ничего не утаивала, не стремилась как-то себя выгородить. Фьора признала свою вину, половина тяжести которой была и на мне… Фьора не отреклась от своего ребёнка, не бросила на произвол судьбы.
«…я всё могу объяснить, я виновата перед тобой, а не малышка», — с трагичной отчётливостью и горечью прозвучал в моей голове голос Фьоры, прижимающей к себе младенца.

До сих пор перед глазами стояло её залитое слезами и напуганное лицо. Фьора предпочла сказать правду сразу, чем обманывать меня. Она не выдала Лоренцу за удочерённого подкидыша или дочку покойной родственницы. Фьора не пыталась подать всё так, будто её опоили или она подверглась насилию, чтобы выйти из всей закрученной ею истории по возможности, с минимальными последствиями для себя. Фьора очень изворотлива и умна, вполне могла такое выдумать. Сама или по настоянию близких, переживающих за неё. Фьора могла избрать путь наименьшего сопротивления, но она не опустилась до наглого вранья…
Несмотря на поступки, её было, за что уважать. Она предпочла малодушию горькую правду…
Нет, как бы Фьора ни была виновата, но она уж точно лучше множества всех тех лживых особ, оказавшихся в похожей ситуации…
Да и сам я хорош. Вспомнить хотя бы эпизод с дочкой тюремщика. Она, конечно, сама искала моего внимания, ну и мне это было на руку, поскольку я должен был использовать любую возможность сбежать из тюрьмы, куда меня великодушно отправил французский король Людовик Xi.

Но возможно, что всего этого бы и не было, не гори я столь пылким желанием сражаться за независимость родной Бургундии.
Как оказалось, принцессе Марии, дочери моего покойного сюзерена герцога Карла Бургундского, свободная и независимая Бургундия была не нужна. Она стала женой принца Максимилиана Габсбургского и очень довольна своим браком.
Увы, ей не до моего стремления помочь ей вернуть власть. А что я так переживал? Всё равно принцесса Мария не смогла бы сохранить всё, что её отец создавал ценой немалых усилий, многие годы.
За что я хотел воевать, спрашивается?
Да уж, человеческая тупость трудно поддаётся лечению.
Я стоял посреди комнаты, абсолютно босой, держа на руках девочку, которая теребила меня за волосы, иногда слегка щипая за нос или щёки.

И чего я себя неприязненно настраиваю к ней? Когда Мари не показывает свой крутой нрав, доставшийся ей от матери, вместе с внешностью, то она вполне милая.
Добрая и ласковая девочка. Что удивительно, ко мне она тянулась даже больше, чем к родной матери, к Флорану или Леонарде с Хатун, к Перонелле или Этьену… Странно. Больше всего внимания ей уделяют именно они. Я же стараюсь делать вид, будто Мари для меня не существует. Чего она ко мне вечно льнёт и так негативно реагирует на любую попытку Фьоры уделить ей внимание?
Последнее Фьору очень огорчало, и она находила тысячу и одну причину винить себя в том, что дочь так ведёт себя с ней.
— Это я виновата, что Мари так меня невзлюбила, — говорила Фьора, закрывая руками лицо и всхлипывая. — Я пыталась избавиться от неё, когда только узнала… когда узнала о… Что она должна родиться… Может она это чувствует?
Мне даже было немного обидно за Фьору. Она так изменилась за то время, за эти десять с половиной месяцев! Нельзя сказать, что в лучшую сторону.
Некогда такая бодрая, сияющая, жизнерадостная… Теперь Фьора была лишь своей бледной копией. Куда исчезла её энергия, её готовность бросать вызов всему? Прежней Фьоры больше нет. Зато есть женщина с застывшей скорбью в потускневших серых глазах. Да, прежняя Фьора умерла, зато родилась другая Фьора, которая неприкаянно бродит по дому, опустив голову и не поднимая глаз. На неё даже смотреть больно…

Да и на выяснения отношений с неверной женой нет ни сил, ни желания…
Зря я тогда обозвал её гадюкой подколодной и велел больше не попадаться мне на глаза. Фьора пыталась сделать робкие шаги к примирению, но я сам оттолкнул её. Потом на чердаке, когда она принесла мне одеяло. Фьора не чужой мне человек, она моя жена и мать моего сына. Может мне следовало сперва поговорить с ней и попытаться понять, а не кидаться на неё с обвинениями? Я как раз хотел поговорить с женой тогда, на чердаке. Спокойно и без скандалов. Я хотел удержать её, но Фьора убежала, бросив напоследок взгляд, полный смятения. Вот и весь разговор с ней.

Маленькая Мари, как очевидно, посчитала забавным сейчас подёргать меня за уши, не отрывая от воспоминаний.
Она неплохо ладила с малым Филиппом. Когда он рисовал, сидя за своим маленьким столиком, она всегда вертелась рядом и норовила помочь своему старшему брату: то кистью в холст тычет, то вымажет в краске палец и этим пальцем что-нибудь подрисует. А могла вообще схватить в охапку всех своих многочисленных тряпичных кукол и покидать Филиппу на полотно.
При этом у неё был такой вид, как у человека, который просит нарисовать портрет.
— Мари, ну не делай, ты мешаешь, — Филипп отметал в сторону игрушки.
Тогда Мари начинает капризничать и топать ногами.
— Я рисую, — поясняет мой сынишка.
Какое-то время Мари сидит смирно подле устроившейся в кресле и вышивающей Фьоры, занимаясь своими куклами. Филиппа от рисования не отвлекает, но только пока…
Но потом слышно знакомый недовольный визг и усталое: «Мари, прекрати!»
Да, если уж Мари решила, что старший брат просто обязан писать портреты с её кукол, значит, от своего не отступится. Она вылитая Фьора! То же лицо, цвет волос и глаз, характер…
— Мари, — ласково говорит Фьора дочери, встав с кресла и отложив вышивку, берёт девочку на руки, — не мешай брату рисовать.
— Филипп, не вредничай. Нарисуй ты уже сестре её куклу, — подойдя к сыну и опустившись на колено, я не могу удержаться от того, чтобы не потрепать его по волосам.
— Не хочу и не буду! — упрямо возражает мальчик.
— Всё равно Мари от тебя не отстанет, — случайно брошенная мной шутка вызывает слабую улыбку на губах Фьоры, которая занята тем, что пытается угомонить свою дочь. — Ты же знаешь.
— Ладно, попробую, — соглашается ребёнок после десятисекундного раздумья. — Уговорили. Так уж и быть, — произнёс Филипп с таким видом, будто великую честь оказывает.
Я перевёл взгляд на усмехнувшуюся жену.
— Фьора, отпусти ты уже её. Сама видишь, как вырывается, — подойдя к жене, я забрал у неё девочку и усадил себе на плечо. — Мари, это что было? Почему ты маму не слушаешь? — но вместо ответа Мари слегка хлопает меня своей маленькой ручкой по лбу. — Теперь и меня бьёшь. Нет, мадемуазель, так дело не пойдёт. Иди, посмотри, что там Филипп тебе рисует, — говорю я, опустив девчушку на пол, которая тут же подползла к столу и принялась смотреть, как брат старательно срисовывает её куклу.
— Наконец-то в доме мир? — тихонько спросила Фьора, улыбаясь и прижимаясь ко мне, обхватывая руками за шею.
— Самому не верится… — мои руки обнимают её за талию. — Теперь-то мы знаем, как занять детей на весь день.
— Согласна…
Но тут раздаются истошные вопли и строгое: «Мари, положи на место!»
Оба, я и Фьора, кинулись к детям. Оказывается, Мари пыталась съесть краску! С трудом отобрали у этой маленькой упрямицы баночку. Так она ещё и кулачками по полу колотила и возмущалась!
— На тебя немного похожа, когда ты чем-то недовольна, — отпустил я ласковую шутку в адрес жены, за что она толкнула меня в плечо, тоже в шутку.
Нет, я не могу ненавидеть эту девочку и её мать… Слишком я сам не безгрешен, чтобы ещё в чём-то обвинять Фьору. Слишком я успел привязаться к Мари за эти десять с половиной месяцев.

Сейчас я сидел рядом с ней на полу, разыгрывая глупые сценки с её куклами, которые девочку очень веселили. Чего не сделаешь ради того, чтобы отвлечь ребёнка от мысли о грязных тапках, запертых в шкафу! Будь Мари постарше, её бы не занимал подобный бред в моём исполнении. Но, пока она ещё так мала, то находит это интересным и забавным. Мари хихикала, норовила отобрать у меня свои игрушки, что-то бессвязно лепетала, улыбаясь своей милой и открытой улыбкой. Во рту Мари пока не доставало половины зубов.
Она вырастет настоящей красавицей, как её мама. Только в душе живёт надежда на то, что жизнь Мари сложится удачнее. На её долю не выпадет столько, сколько выпало на долю её матери. Лишь бы Мари не наступила на её грабли…
А пока она ребёнок, основная забота которого сейчас расти, и который с боем пытается отобрать у меня игрушку.
— Мари, не будь такой жадиной, я же ещё сценку не закончил, — шутя, упрекаю я девочку, слегка потянув куклу на себя. — Мари, осторожно, ты сейчас куклу свою уничтожишь, а мама твоя старалась, когда её шила.
— Па… па-па… Дай! — в её серых глазах ясно отражалось возмущение.
От неожиданности я даже выпустил из рук куклу, которую сейчас с видом победительницы тянула в рот Мари.
Мне это сейчас показалось? Мари сказала своё первое слово или я ослышался? Я ничего не понимал.
— Что?.. Как… как ты назвала меня? — усадив Мари к себе на колени и повернув к себе лицом, я недоумевающе смотрел на неё. — Мари, ну-ка, повтори…
— Папа, — прошептала она ласково, обнимая меня.
Какие-то непонятные чувства и эмоции охватили меня… Радость от того, что Мари сказала своё первое слово. Она с такой теплотой произнесла это слово — папа… Меня не оставляла равнодушным её дочерняя нежность и безотчётное доверие ко мне. Даже стыдно, что я столько времени настраивал себя против неё. Это доброе, искреннее и невинное дитя меня любит, а я отвергал её только потому, что был в гневе на жену и за то, что я ей не отец, хотя сама кроха таковым меня считает… Нет, я не могу ненавидеть её…
Но какое-то злорадство, тёмное торжество примешивалось к тем светлым чувствам, пробудившимся во мне. Мари любит и считает своим отцом меня. Это я просыпался посреди ночи от громкого плача Мари, как и Фьора, когда у ребёнка прорезывались зубы. Я видел, как она растёт, приглядывал за ней по необходимости. Это меня, а не Лоренцо Медичи, девочка впервые назвала папой… Она в большей степени моя дочь, чем его…

0


Вы здесь » Книжные страсти » Рассказы и Стихи » Volver. Возвращение - "Флорентийка" Ж.БенцониФьора Тинувиэль автор Пэй